Он был красивой и эффектной фигурой. Среднего роста, крепкого сложения, здоровый, у него была большая голова, покрытая массой густых светлых волос, глаза были голубыми и живыми, хотя и маленькими; его черты были правильны, как у скульптуры, губы решительно сжаты, он был бледен. Выражение лица обычно было суровым, даже презрительным, держал он себя холодно…Те кто его видели и описывали его, отпускали комментарии о его гордости и красоте. Его голос был сильным, хотя и хриплым.. Некоторым он казался поглощенным своими мыслями, недоверчивым, другим – меланхоличным. Как и Робеспьер, он одевался крайне тщательно. Портрет, воспроизведенный здесь на фронтисписе, был создан его домовладелице, даровитой художницей; после его казни она продала его вдове Леба, боясь его хранить.

Он изображает Сен-Жюста в светло-голубом костюме, туго застегнутом у него на груди, с золотыми пуговицами; воротник костюма высоко поднят сзади, спереди – большой белый галстук, упоминаемый каждым наблюдателем. Обычно он завязывал его туго под подбородком, что , казалось, заставляло его голову держаться чопорно поднятой. Демулен со своим дьявольским умом позднее провел свою знаменитую аналогию. «Видно по его манере держать себя и осанке, что он полагает свою голову краеугольным камнем республики, и что он носит ее на плечах с таким почтением, как святое причастие». На это, легенда заставляет Сен-Жюста ответить: «Он говорит, что я ношу свою голову как святое причастие? Ей-богу, я заставлю его нести свою подобно святому Дионисию». Все в нем было безупречно аккуратно, даже щеголевато. Это его привычка носить в петлице белые цветы вызвала к жизни красную гвоздику. По контрасту его образ жизни был прост. Он жил на 18 ливров в день, регулярное жалование выплачиваемое членам Конвента. Ему не стали платить больше после избрания в Комитет Общественного Спасения, громадное увеличение количества труда, компенсируемое только почетом и сомнительной безопасностью. На свои обязанности как члена Конвента Сен-Жюст бросился с беззаветной и целеустремленной энергией. Легкие удовольствия не занимали больше его тела, а литература – его ум. Он был всецело сосредоточен на серьезных государственных задачах.
Первая ясная запись о нем – в Якобинском клубе. Здесь он сказал речь 22 октября, которая привлекла к себе значительное внимание.