Меня мучает идиотский вопрос. Какого черта, если попытки застрелиться не было, Мерда стрелял в Робеспьера? Разве задачей атакующих не было взять всех кого можно живыми, дабы живыми же отправить на гильотину?

---

Фэндом скончался... Выхожу 9 термидора в сеть - и ничего...
Сама я долго была отрезана от интернета. Сначала у меня прорвалась труба в ванной. Потом я заболела гриппом. Потом в Ленинке был санитарный день. Потом я поехала на дачу... Завтра вывешу (во всяком случае - постараюсь) какой-нибудь перевод о термидое.

---

Мой отец, наблюдая, как я вожусь с новым замком. "Спокойнее... Нежнее...Якобинская диктатура здесь не нужна".

---

И еще немного из письма Бюзо
Прошу вас, во имя дружбы, позаботьтесь о ней и помогите ей (жене Бюзо) своим опытом. Когда явится возможность предъявить права справедливости и человеколюбия, у нее останутся, я надеюсь, кое-какие средства в виде моего недвижимого имущества, которого не смогли уничтожить. Я оставляю в руках человека, которому поручаю это письмо, также несколько записок, наскоро и беспорядочно набросанных в случайных убежищах, в которых меня укрывали в Гаскони...

---

Отрывочек из письма Бюзо некоему Ле Теллье...
Ее (Манон) нет, ее уже нет, мой друг! Здодеи убили её. Судите сами, остается ли у меня ещё на этом свете что-нибудь, о чем я мог бы пожалеть! Когда вы узнаете о моей смерти, вы сожжете ее письма. Я не знаю, почему мне хочется, чтобы вы оставили портрет только для одного себя...Но что отравляет мои последние минуты, это ужасный образ моей жены в нищете...

---

Читаю это я без всякого энтузиазма исторический роман некоего Алексея Новикова "Вперед идущие"...
– К делу, господа! – повторил Панаев, несколько рисуясь по неистребимой привычке. –Сегодня я предложу вашему вниманию перевод одной из важнейших речей Максимилиана Робеспьера – ее точный текст по «Монитёру»…
Дело происходит в столице русского императора Николая I, находящейся под особым надзором высшей полиции. Кажется, взяты под наблюдение шпионов – явных, тайных и добровольных – даже сокровенные мысли жителей Петербурга. А в квартире литератора Панаева готовятся внимать речам Максимилиана Робеспьера! И собрались вовсе не какие-нибудь заговорщики, плетущие нити адского заговора. Даже изящная дама присутствует на сходке.
Такие чтения происходят у Панаевых не первый месяц. Конечно, история Французской революции 1789 года ведома в той или иной мере образованным русским людям. Но Панаев умеет отобрать для перевода такие документы, в которых как нельзя лучше отражаются кипучая атмосфера политических клубов, революционная жизнь площадей и предместий Парижа.
Но, едва вознамерился Иван Иванович увлечь слушателей в далекую Францию, в события давних лет, русская действительность напомнила о себе резким звонком, раздавшимся в передней. Иван Иванович стал поспешно собирать крамольные листы, как будто это могло помочь, если бы за дверями уже стоял офицер в голубом мундире с обычной свитой из бравых жандармов.
Напряжение разрешилось, когда из передней послышался знакомый голос и в гостиную вошел еще один близкий человек – Иван Ильич Маслов.
– Нелегкая вас возьми, mon cher! – приветствовал его хозяин дома. – Сначала вы безбожно опаздываете, а потом пугаете порядочных людей.
– Да еще при вашей должности, Иван Ильич! – пошутил Белинский.
– Имеются ли, Иван Ильич, новые постояльцы?
Маслов состоял секретарем при коменданте Петропавловской крепости, куда испокон веков ввергали наиболее опасных вольнодумцев. При всей незначительности своей секретарской должности он мог рассказать о том, что творится в крепостных казематах. Никаких новостей у Ивана Ильича Маслова на этот раз не оказалось. Чтение наконец началось.
Панаев читал знаменитую речь Робеспьера. С гневом обрушился Робеспьер на политическое примиренчество, столь присущее жиронде и столь опасное для революции. Всякое примиренчество неминуемо оборачивается предательством, когда нарастающая опасность грозит революции со всех сторон: от аристократов и их многоликой агентуры, от международной реакции, открыто собирающей силы для разгрома революционного Парижа. В этих исторических условиях и обосновал Робеспьер необходимость революционного террора.
На этой части речи Робеспьера и сосредоточился переводчик. Иван Иванович Панаев читал речь вождя якобинцев с той горячностью, с которой никогда не произносил своих речей Робеспьер. Эта горячность была понятна. Ведь и Робеспьер погиб именно потому, что не проявил решительности в те грозные дни, когда созрел заговор против революционной диктатуры Конвента. Еще оставались считанные минуты, отделявшие контрреволюцию от победы, но именно в это время Робеспьер, с железной логикой обосновавший право революции на одавление врагов и предателей, выпустил из рук управление событиями.
Все это знал, конечно, Иван Иванович Панаев и потому читал речь Робеспьера с волнением.
– Каково наше мнение, господа? – вопросом заключил он свое чтение.
Никто не откликнулся.
Тогда заговорил Виссарион Белинский.
И следующая глава.
Встал, отпил чай, наскоро просмотрел почту и, вместо того чтобы приняться за работу, опять задумался. Конечно, он говорил вчера, пожалуй, откровеннее, чем обычно. Но что же нового он сказал? Что правда утвердится на земле не сладенькими и восторженными
фразами прекраснодушной жиронды, а обоюдоострым мечом слова и дела? Пока говорил он все это применительно к речи Робеспьера – спасибо, хоть Панаев к нему присоединился. Остальные так и ринулись на защиту «благородной» жиронды.
Но ведь он-то, Белинский, говорил не столько о Франции, сколько о России, и не столько о прошлом, сколько о будущем.

---

Невысокое мнение Барера о соотечественниках.
Республика подходит к Франции не более, чем английская система управления к туркам.
И:
"Чтобы основать республику, возьмите республиканцев, бескорыстных людей, обладающих патриотизмом, честностью, хорошими манерами и образованиям; но притворятся, что основываешь республику с людьми, бывшими рабами и монархистами, интриганами...это бессмысленный позор"

---

Комитет общественного спасения был самой грандиозным творением Революции. Этот отряд специалистовт был единственным способом сделать Францию победоносной и преуспел в удержании Республики на прочной основе и осводить Европу, если бы Робеспьер не вмешался с его ненасытными амбициями и оскорбленным тщеславием, чтобы разрушить нашу работу...
Мда... Робеспьер, конечно же только и делал, что мешал добропорядочным людям....и вообще виновен во всех бедах Респулики

---

Чертов компьютер не открывает ролик на ютубе, где обсуждают, нашлось ли в произведениях Стругацкий место для (православного?) народа ли нет.
А мы вернемся к Бареру. Он впервые в Париже. Отец его предостерег, когда сын уезжал: "Ты едешь в место, которое скоро станет опасным. Ситуация слишком напряженная; скоро должно начаться извержение(?)".
"Я, наконец, обнаружил, что я в знаменитой столице, наэликрзованный быстрым, бессменным, неизменнымдвижением людей и вещей. Тысяча спутанных, противоречащих друг другу идей обрушились на мой мозг. Я не могу дать отчет о первых впечатлениях порожденных огромным населением, бросающимся друг за другом и ударяющим друг друга, воспитывающим себя(?) среди богатства и бедности, знания и безвестности, власти и рабства."

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Висконти однажды сказал мне (Бареру):"Люди вашего поколения превзошли деяния древних. Демосфен в своих речах боролся за то, чтобы его соотечественники отвергли соблазнительные предложения Филиппа; Цицерон сражался против Катилины; а вы боролись c гражданской войной и с войсками всей Европы"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

В "Таймс" некогда было напечатано о Бийо:
Оказывается, Бийо стал монахом и принял имя Падре Варена(с?). В 1810 году он отправился в Мексику, чтобы устроить там революцию.

---

Черт! Перепутала блокноты. Теперь пересказывать придется своими словами.
Дама, взлянув на портрет грустно сказала:"Ах, как же я была хороша!" Барер констатировал: Теперь вы не можете отрицать, что вы и есть Памела...
Дама сказала, что очень ему за все благодарна и попросила разрешения его поцеловать. Затем объявила, что ей пришлось пережить много тяжелого, она много страдала и пообещала что расскажет ему все. Потом попросила разрешения взять портрет и показать его некой мадемуазель А. Она ушла и Барер больше не видел ее (и портрета надо полагать, тоже). Впоследствии он узнал, что она умерла в каком-то пансионате.

---

У вас есть ее портрет, -вскричала незнакомка. - О, мсье позвольте мне его увидеть. "

---

Трагическая история
Барер настолько некогда сблизился с семейством принца Орлеанского, что ему поручили опекать некую особу, близкую родственницу этого семейства.
Эта особа, после блестящего брака, попала в беду и получила помощь от своего старого опекуна, она все еще была жива, когда тот был призван из изгнания Июльской революцией. Следующий анекдот того времени был рассказан мне щчевидцем. (Где же он там был, очевидец?)
Однажды госпожа, одетая целиком в черное, пришла увидеть Барера и выдала себя за горничную госпожи Памелы Фицжеральд.
Ты (вы? пусть будет вы) служите у леди, к которой я всегда был очень привязан", - сказал ей Барер; - "позвольте мне услышать новости о ней. Счастлива ли она?". "Увы, нет, ответила предполагаемая горничная и затем добавила, что ее госпожа часто с благодарностью говорила о заботес которой обращался с ней ее опекун. "Я бы очень хотел увидеть ее вновь, мою дорогую Памелу", - сказал (преследовал? pursued) Барер, внимательно глядя на нее; - "скажите ей , что я бережно храню ее портрет, который я взял с собой в изгнание".
Это еще не конец...

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Скоро я расстанусь с гражданином Барером (временно) и немножко поперевожу что-нибудь из Кертиса..
Письмо Барера брату.
Париж, 2 вантоза.
III год Республики.
Мой дорогой брат,
Я пишу тебе из зала заседаний комитета Двадцати одного(?), который должен решить нашу судьбу. Я пользуюсь путешествием Д. в район Вика (?), чтобы послать тебе дюжину копий моей защитительной речи; распространи их среди моих друзей и знакомых. Они увидят, что я никогда не отклонялся от справедливости, гуманности (ну, конечно) и честности, пример которых они мне подавали.
Я удивлен, не получая от тебя никаких писем. Ты легко пугаешься и много думаешь об одиночестве(?) и жизни. Что до меня, мой единственный страх - преступить принципы или (тут я списала слово из трех букв, не поддающееся расшифровке общественных добродетелей.
У меня появилось подозрение, что бедному (без всякой иронии) Бареру не повезло с братом.

---

Барер считает, что его не оценили. Я бы на его месте тихо благодарила ВС за то, что меня не гильотинировали
Как в награду за примерно шестьсот докладов и двадцать семь месяцев постоянной тяжелой работы в середине бурь, я был осужден 12 жерминаля III года, затем был отвезен на остров Олерон, заперт на три месяца в замке Сентэ и на шесть месяцев в тюрьме...
Другая цитата. Эх, мне бы такое самомнение!
Но я служил моей стране, я прилагал усилия, чтобы предотвратить чтобы она не была разделена, как Польша или разграблена варварами, я сотни раз подвергал опасности свою жизнь из-за иностранных и реакционных убийц; я был принужден (его заставили , приставив пистолет к виску) провести лучшие годы моей жизни в Комитете общественного Спасения, который я в мыслях всегда называл львиным логовом...