A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
В царствование Павла I Иван Борисович Пестель, отец легендарного декабриста, служил петербургским почт-директором. В его обязанности помимо прочего входила и цензура приходящих в Петербург иностранных журналов и газет. Экстравагантные поступки неуравновешенного императора, скорого и на расправу, и на награду, порождали самые невероятные слухи за границей. В одной французской газете, например, писали, что по приказу Павла актрисе Шевалье отрезали уши. На беду, эту газету Пестель случайно пропустил, и о скандальной статейке стало известно императору. Возмущенный Павел потребовал Пестеля к себе. - Как вы, милостивый государь мой, посмели пропустить газету, в которой сказано, что я приказал отрезать уши мадемуазель Шевалье? Пестель уже ясно увидел голубые сибирские дали, но не потерял самообладания, и подчеркнуто спокойно ответил: - Ваше величество, я полагал, что это есть наилучший способ изобличить иностранных вралей. Любой читатель газеты может сим же вечером убедиться, что уши у мадемуазель Шевалье на своем месте. Ему надобно только съездить в театр. Павел рассмеялся, велел Пестелю взять из кабинета бриллиантовые серьги и отвезти их мадемуазель Шевалье. - Скажи ей от моего имени, - добавил император, - чтобы надела перед выходом на сцену.sergeytsvetkov.livejournal.com/217147.html
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Сен-Жюст, один из лидеров шайки, должен был устроить пожар в здании школы, под прикрытием которого все они должны были убежать. Пойманный на месте преступления, он отказался назвать имена своих сообщников. Будучи потом заперт и на сокращенном пайке, он выбросил порцию еды в окно, говоря гордо (?):"Идите, скажите приципалу, что Сен-Жюст предвидет еще более насилия и укрепляет себя, чтобы с мужеством его принять". (Тацит крайне вреден для юных умов). Тогда колледж неблагоразумно исключил своего самого прославленного ученика. Неоспоримый факт, что у нас нет доказательств (?) , что жизнь Сен-Жюста в Суассоне кончилась столь трагически для школы.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Маленькая семья была уютно устроена (?), сверх доходов Морсеньского управляющего, Луи Жан получал военные пенсии, как капитан и шевалье. Это. возможно. не столь фантастично - установить, что позднейший интерес его сына в сельском хозяйстве и военном деле вырос из поглощенности ими его отца (?). Когда мальчику испонилось 9 лет, его семья создала новый дом в Блеранкуре, другой деревне, недолеко оттуда. В тот год Луи Жан умер, оставив своей вдове по крайней мере достаточно денег, чтобы заплатить за образование ее сына и приберечь достаточное приданое для своих дочерей. Парень был внесен в список колледжа Ораторианцев, Сен-Николя Суассона. "Старик из Куси", школьный товарищ в Суассоне, позже думал, что он помнит, что Сен-Жюст мальчик с неприятнымии манерами, но труженик. Тацит и Платон были его любимыми авторами. Если это правда, это интересно; лаконичность речей Сен-Жюста может быть обязано чем-то сухой простоте Тацита, идеалистические иллюзии его Фрагментов - Платоновской Утопии, такова вся его поэзия и проза (???). Его карьера в Суассоне, говорят закончилась внезапно в результате школьного бунта против насильственного спартанского режима. (далее говорится, что они хотели сжечь школу, но что все это лишь слух, не имеющий никакого подтверждения. Очень может быть - термидорианская байка).
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
О культе Разума (автор неизвестен). Устанавливаются два рода обрядов:1). обряд празднования десятого дня декад, когда обращаются с призывами к великому Существу, распевают боевые гимны, поучают прихожан, произносят торжественные речи и приносят клятвы на верность Республике; обряд празднования больших торжеств, когда прославляют добродетельных супругов, отцов-усыновителей и матерей семейств. В последнем случае организуют три шествия: первое шествие состоит из всех служителей культа Разума; они выходят в стройном порядке из очага (в храме Разума на месте главного алтаря) и направляется к алтарю либо прямо, либо совершая обходвокруг собравшегося народа; второе шествие состоит из матерей семейств, которые выступают из очага только к концу общей церемонии, чтобы их новорожденные младенцы не нарушали торжественности празднования своим плачем, и третье -это шествие всех служителей культа, возвращающихся обратно в очаг". В качестве действующих лиц обряда обозначены: 1. Мудрец. Им должен быть шестидесятилетний старец; он произносит поучения и олицентворяет собою Закон. В частной жизни он -третейский судья. 2. Блюстители. Последние избираются из граждан , достигших пятидесятилетнего возраста. 3. Цензоры, избираемые из добродетельных градан от 25 до 50 лет от роду. 4. Ревнители (от 16 до 25 л.). Они несут черные списки или книгу дурных деяний (в местный трибунал?) и статуи мучеников, во всяком случае - Марата и Ле-Пелетье. 5). Ученики из числа наиболее прилежных школьников от 6 до 16 лет. Кроме того, должен иметься наставник нравственности (при таком количестве детей он необходим...) и регенты хора или корифеи.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
"О бесчестящих наказаниях" , основанная на вступительной речи Робеспьера в Аррасскую Академию, была послана на кокурс на приз, предложенный Королевским Обществом Наук и Искусств в Меце. Судьями ей было отдано второе место, первый приз был присужден Лакретейю (?). Она была впоследствии отпечатана в Амстердаме; а оригинальную рукопись. написанную собственной рукой Робеспьера можно и теперь еще увидеть в архивах Академии Меца. Вопросы, поставленные там, были следущими:1) какого происхождение взгляда, что позор преступления распространяется на семью преступника, также как на него самого; 2). вредоносно ли это мнение и 3). если так. где лекарство? Основные замечания Робеспьера были следующими: чувства в этом вопросе расширяются (??), что ведет нас к связи (?) в которую вовлечены все индивидуалы, их семьи и сограждане; 2).его результаты зависят в первую очередь от характера правительства; к примеру, при деспотизме с произвольной справедливостью, позор преступления меньше, чем при демократии, когда справедливость честно управляема. 3) читать дальшеС другой стороны в демократическом государстве достоинство индивида так расширено, что он не должен страдать из вторых рук из-за дурной славы других, или он может смыть пятно актом добровольного героизма. В любом случае он будет приучен презирать личные чувства по сравнению с благом его страны. И здесь мы находим, что Робеспьер уже высказывает веру. которая стала основой его республиканского кредо десять лет спустя. "Главным орудием республик является, - пишет он, - как доказал это автор «Духа законов», добродетель, то есть политическая добродетель, которая является не чем иным, как любовью к законам и отечеству; самая их конституция требует, чтобы все частные интересы, все личные связи беспрестанно уступали общему благу. Каждый гражданин составляет часть суверенитета...он не должен щадить виновного, даже самого дорогого для него, когда спасение республики требует его наказания.... Возвышенная душа может принести в жертву государству богатство, жизнь, даже природу, но честь — никогда". 4). Чувства в этом вопросе распространяются, как и другие неправоспособности (???) феодального и монархического порядка общества, только среди непривелигированных классов; 5). что до выгодности этого чувства, Робеспьер заимствует еврейский взгляд на Провидение и награды достойным. "Из всех моральных максим, - пишет он, - наиболее совершенная та, которая говорит, что честность лучшая политика.... Добродетель приносит счастье, как солнце — свет, тогда как несчастье происходит от преступления, как нечистое насекомое — от гнилости", и это, думает он, правдиво для наций также как для индивидуумов.Преступление тогда, будет предотвращено мудрыми законами и общественной добродетелью, или любым общественным бесчестьем, навлеченным на семью преступника". 6) Рорбеспьер рисует трогающую до слез картину несчастья, вызванного этим общественным бесчестьем - разве он сам не пострадал от дурной славы, вызванной отцовскими долгами и его отъездом - и показывает роковые политические результаты призыва целых семей на их суд.7). Каково же тогда лекарство? Нет, он думает не о массовой смене законов, ни о расширении родительского авторитета, хотя это "наиболее могущественное средство контроля", но даже такие незначительные реформы, как упразднение конфискации собственности преступника и легальной неправоспособности внебрачных детей, распространение привилегии обезглавливания: "наказания, которому мы начали придавать вид славы",- на все классы, поощрять короля включать в его благотворительность бедствующие семьи преступников; и просвещать общественное мнение такими средствами, как настоящее исследование. "Разум и красноречие — вот оружие, с которым следует нападать на предрассудки: их успех в таком веке, как наш, не подлежит сомнению". Судьи, которые читали это Эссе, нашли, что оно "хорошо написано, но без особого чувства", они признавали, что оно выказывает "ясность, легкость и лаконичность"; но они думали, что аргументация нуждается в дальнейшем развитии в различных напрвлениях. Его интерес для биографа Робеспьера лежит скорее в степени предвосхищения позднейщих мнений автора, если не его последних постановлений.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Прочла оригинальгную трактовку причин принятия вантозских декретов. Я-то по этому вопросу согласна с Матьезом, но готова признать и то, что это был отвлекающий от агитации эбертистов маневр. Но создание "Робеспьеристского фонда" за счет средств казненных?! Вы, мсье Гениффе, их ни с кем не путаете?
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Дедушка (чей?) Шарль , который годами жил в Нампкеле (?)? управляя расположенным рядом феодальным имением Морсэнь (?), умер в возрасте 91 года и Луи-Жан унаследовал пост. Так он покинул армию для сельского хозяйства и вернулся в свой семейный дом в 1768 г. В этом году у них родилась дочка, Луиза Мария Анна и 1769 - другая, Мари Франсуаза Виктуар. Младшая девочка была любимой сестрой Луи-Антуана. Извините. засыпаю. продолжение завтра....
О, Боже, Спас Милостивый, Пресвятая Богородица Абалацкая2! До сю пору жили, беды не ведали, -- Теперя беда на воротях висит. До сю пору с горем не знавалися, -- Теперя горе во штях едим. Господь на Сибирь прогневался, Опалил на Сибирь сердпе царское, Послал на Сибирь злого начальника Генерала Пестелева. читать дальше Он Божьим храмам не крестится, Царскому имени не чествует,3 Царёву казну в разор зорит, Соромит люди почётные, Мещанов, купцов в щёку бьёт, В щёку бьёт, в кандалы куёт. Сходились люди почестные, Собирались купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Сибиряковы, Передовщиковы, Петуховы, Киселёвы, Трапезниковы. Они сходились, купцы, во единый круг, Они думу думали за единый дух: -- То ли нам, купцам, на свете не жить, То ли нам, купцам, до веку тужить От злого начальника Генерала Пестелева? А вольно купцам на свете жить, А негоже купцам до веку тужить!.. Гнали купцы мальца в гостиный двор, Брали бумагу золотой обрез, Ярлык скорописчатый. Писали слёзную грамоту, По нашему сибирскому, кляузу На злого начальника Генерала Пестелева. Созывали купцы бойцов-гонцов4, Бойцов-гонцов со всиех концов, -- Везли бы гонцы грамоту, Ярлык скорописчатый, От славного города Иркутскова До славного города Питера, В саморуки Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу: -- Не вели казнить, вели челом бить, -- Челом бить, слово вымолвить! А мы, твои купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Твоему Царскому Величеству слуги верные, Головы поклонные, Речи не супротивные... А все мы на твоей воле живём, Твоего Царского Величества. За что на нас прогневался, Опалил сердце Царское, Послал нам злого начальника Генерала Пестелева? Он Божьим храмам не крестится, Царскому имени не чествует, Царёву казну в разор зорит, Соромит люди почестные, Мещанов, купцов в щёку бьёт, В щёку бьёт, в кандалы куёт, В кандалы куёт, правёж правит По базарам, майданам, ярмонкам. А горя купцам на век продано, А слёз купцами на век куплено! А ещё генерал Пестелев, С Трескиным-губернатором, Скурлатом немилостивым, Да с лютым исправником Ло?скутовым, Остыдили домы купецкие, Осрамили дочери отецкие, Сняли с девок закон родительский. Которая девка на возрасте, Которая девка на выданье, Велят девку в набор верстать, В набор верстать -- замуж венчать, Не спрося отца-матери. А кому купцам чада отдать? А кому купцам зяти звать? Отдать чада в люди навозные5, Звать зятьми воры-посельщики, Варнаки, шпанцы приблудные... А того дела от веку не слыхано, У святых отцов не благославлено, В царском законе не показано. Горюшком девки ряжены, Бедою обуваются, Стыдобою русы косы чешут6. А ещё генерал Пестелев, С Трескиным губернатором, Скурлатом немилостивым, Да с лютым исправником Ло?скутовым Хитят твою царскую худо?бицу: Которо золото, -- на себя пишут, Которы руды, на себя роют, Который соболь, -- себе шубу шьют, Которо вино, -- на свой хабар берут, Убытчат кабаки государевы, Кабалят люди вольные, Ямские, трактовые7. Как слышит-прослышит генерал Пестелев, Что сбирались купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Писали слёзную грамоту, Посылали гонцов-бойцов До славного города Питера В саморуки Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу. Возгрянет-возгаркнет генерал Пестелев К Трескину губернатору, Скурлату немилостиву, Да к лютому исправнику Ло?скутову: -- Ой вы, мои слуги верные! До сю пору мы страха не видывали, А ноне страх в глаза глядит, Коли царь сибирские правды дознается, Сказнит-срубит -- будет, -- нам буйны головы. А было нам бойцов-гонцов поймать-словить, А было купцов в острог посадить, Ковать в кандалы крепкие, За решётки железные. Губернатор Трескин, скурлат немилостивый, Со лютым исправником Ло?скутовым Втепоры были догадливы: Скочили-метались на Енисей-реку, Поймали-словили гонцов-бойцов, Схватили-связали отцов-купцов, Ковали в кандалы крепкие, Сажали за решётки железные С ворами, разбойниками, Варнаками, шпанцами8. Гонцы-бойцы по острогам сидят, Отцы-купцы кандалми гремят, А генерал Пестелев С Трескиным-губернатором, Скурлатом немилостивым, Да лютым исправником Ло?скутовым, Плюют купцам в бороды, В глаза надсмехаются: -- Вам ли купцам на меня ятися? Вам ли супротивничать? Хочу, -- купцом вошей кормлю, Хочу, -- купца в пролубь сажу! Вас, купцов, Бог забыл, Бог забыл, царь не милует. А все вы, купцы, мошенники, Сутяжники, злые ябедники. Снаряжу я, генерал Пестелев, Караулы-команды строгие, Поставлю заставы крепкие, Рогатки железные Круг-покруг Иркутскова, Нерчинскова, Красноярскова, Томскова, Тобольскова, Енисейскова, Барнаул-города: А не станет вам, купцам, хода-выхода, А не будет вам писать ябеды, А не будет посылать гонцы-бойцы До славного города Питера В саморуки Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу. Не видать свиньям солнца на небе, Не дойдти купцам до правды царские. Втепоры купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Сибиряковы, Передовщиковы, Киселёвы, Петуховы. Трапезниковы, -- Они были догадливы: Сходились во единый круг, Думали думу за единый дух, Новили слёзную грамоту, Выкликали охотника: -- А и кто у нас гонец-боец -- Пройдтить караулы строгие, Заставы-шланбомы крепкие, Рогатки железные? Отвезти слёзную грамоту, Челобитье сибирское, До славного города Питера В саморуки Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу? Все бойцы-гонцы призадумались, Призадумались, приужахнулись. Друг за дружку прячутся, Друг за дружкой к двери пятятся. Один боец слово вымолвил: -- Не бывать удалому охотнику Супротив Михайлы Саламатова. А родом Михайло -- мещанский сын, Из Иркутскова города, Слободы заречные. -- Ой ты, Михайло Саламатов, мещанский сын! А и чем нам, купцам, тебя, Михайлу, жаловать, -- Прошёл бы ты, Михайло, караулы строгие, Заставы-шланбомы крепкие, Рогатки железные? Отвёз бы, Михайло, слёзную грамоту Его Царскому Величеству На злого начальника Генерала Пестелева, С Трескиным губернатором, Скурлатом немилостивым, Да лютым исправником Ло?скутовым? Мы-те, Михайле Саламатову, Сошьём шубу соболиную, Шапку бобровую, Ещё дадим меру золота, Меру серебра, Меру скатного жемчуга, Цветного каме?нья по душе бери. Не труба золотая грянула, Не звоны серебряные звякнули, Не варганы взварганили, -- Возго?ворил Михайло Саламатов, мещанский сын: -- Не хочу каменья-жемчуга, Не возьму меру золота, Не приму меру се?ребра, Не надоть Мишуте шубы соболиные, Шапки бобровые, -- А то мне, Мишуте, надобе: Помогли бы Спас Милостивый, Пресвятая Богородица Абалацкая! А мы от миру не отказчики, А мы за мир стояльщики: Ехать мне, Мишуте, гонцом-бойцом К Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу! Хоть и не жить -- беду доложить Про злого начальника Генерала Пестелева, Трескина губернатора, Скурлата немилостива, Про лютого исправника Ло?скутова. На?обедь Саламатов коня кормил, В полуночь Саламатов коня седлал, В глухую ночь со двора съехал. Уздечка у Мишуты в пятьдесят рублей, Седельцо под Мишутою в пятьдесят рублей, Коню под Мишутою цены нет: Плачены многие тысячи. Проехал Мишута караулы строгие, Заставы-шлонбомы крепкие, Рогатки железные: Команды Мишуту не учуяли, Заставы Мишуту продрёмили, Рогатные казаки глазами прохлопали. Скочил Мишута на Свято-море, На славный Байкал-озеро, Со Свята?-моря на Шилку-реку, С Шилки-реки на Амур-реку, С Амур-реки в Китай-пески, Ехал Мишута три года, Три года, три месяца, Три месяца, да три дня, Три дня да три часа, Три часа с тремя минутами. Он ехал, с седельца не слазивал, На мать сыру-землю не прилягивал. Ехал Мишута песками китайскими, Ехал Мишута лесами сибирскими. Ему частые звёздочки посвечивали, Его дикие звери не трогали, Киргиз-народ не обидели. Приехал Мишута на Яик-реку, С Яик-реки на Волгу-реку, С Волги-реки на Москву-реку (sic!9) Ко славному городу Питеру, -- Бил челом Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу На злого начальника Генерала Пестелева С Трескиным губернатором, Скурлатом немилостивым, Да с лютым исправником Ло?скутовым. Как принял Его Царское Величество Государь Император Александр Павлович Бумагу золотой обрез, Ярлык скорописчатый, Челобитье Сибирское -- Опечалился Государь, затуманился, Повесил па правое плечо головушку, Уронил слезу жемчужную На шелко?вую бороду. -- Ахти мне, купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские! А вы мне, Царю, до сердца дошли! Досюль я правды сибирские не видывал, А ноне правда -- жива -- в глазах стоит, В глазах стоит, слезу точит, Кулаком утирается. Исполать тебе, Михайло Саламатов сын, Что довёз ты слёзную грамоту, Таё ли правду сибирскую. Ещё чем тебя, Михайлу, жаловать? Дам тебе, Михайле, шубу соболиную, Шапку бобровую, Меру красна золота, Меру чиста серебра, Меру скатного жемчуга, Цветного каменья по душе бери. Ещё тебя, Михайлу, пожалую: Садись, Михайло, со мною за один стол, Ешь со мною с одного блюда, Пей вино из одно стаканчика! -- Чтобы знали все люди русские, Каково Царь правду чествует! Отвечал Михайло Саламатов-сын: -- Я на жалованьи благодарствую, На почестьи поклон кладу, Целую руку царскую. Не надоть мне шубы соболиные, Шапки бобровые, Красного золота, Чистого серебра, Цветного каменья, скатного жемчуга. Я на жалованьи благодарствую, На почестьи поклон кладу, Целую руку царскую. Не сумею, мужик, за царским столом сидеть, Оробею, мужик, есть с блюда царского, Пить вино из стакана государева. Я на жалованьи благодарствую, На почестьи поклон кладу, Целую руку царскую. Ты пожалуй меня, православный царь, Твоё Царское Величество Государь Александр Павлович! Суди-казни злого начальника, Генерала Пестелева, С Трескиным губернатором, Скурлатом немилостивым, Да лютым исправником Ло?скутовым. На том тебе челом бьём, На том благодарствуем, Иные награды не ищемо: Награда будет от Бога на небеси, От Пресвятой Богородицы Абалацкия. Не громы прорыкали, Не урманы10 всколыхнулись, Не окиян-море взбушевалося, -- Молвил слово православный Царь, Его Царское Величество Государь Император Александр Павлович: -- А где мои слуги верные, Господа князи, бояре, фермаршалы? Вы седлайте борзых коней, Выезжайте во Иркутск-город, Судите злого начальника Генерала Пестелева, Трескина губернатора, Скурлата немилостива, Да лютого исправника Ло?скутова. А будет генералу Пестелеву -- Срубить буйну голову. А будет Трескину, губернатору -- Ехать в остроги Колымские. А будет исправнику Ло?скутову -- Копать руды нерчинские. Чтобы Царёву правду помнили, Царёву имени чествовали, Царёвы слова слушали, Царёвой казны не зорили. Царёв народ не обидели. На том мы, купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Молебствуем Спасу Милосердному, Пресвятой Абалацкой Богородице. На том мы, купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Честь-хвалу воздаём, славу поём, Славу поём, благодарствуем Его Царскому Величеству Государю Императору Александру Павловичу. На том мы, купцы сибирские, Иркутские, томские, тобольские, Поминаем память вечную Мещанину Михайле Саламатову -- От мира не отказчику, За мир честному стояльщику, Что отыскал, Михайло, правду царскую, Оправдал правду сибирскую Супротив злого начальника Генерала Пестелева!
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Половину этого перевода я уже вывешивала, нопусть будет. У Ришелье был его Серый Кардинал и Робеспьера был его Сен-Жюст. Но не было ничего серого, ничего туманного или скромного в Сен-Жюсте. Это яркая, живая фигура пронеслась как метеор через последние годы революции, освещая и уничтожая. Меньше чем в два года наиболее доверенный ученик Рбоеспьерапроложил себе путьвперед, так что люди его слушали не как чужой рупор, но потому. что его собственные мысли стали важны. Даже ранее этот привлекательный юноша приковывал к себе внимание, благодаря красноречивости его речей, многосторонности его интересов и движущей силы его воли. Многие замечательные фигуры возникли во время этого революционного урагана, ни одна из них не была такой драматичной или значительной, как Сен-Жюст. Его корни были в земле. Поколения зажиточных северных фермеровстояли за ним, неуступчивые и самоуверенные и свет отупал от помятых, недовольных крестьян, приверженцев традиции. Они прибыли сначала из Атиши (?). теперешнего депарамента Уазы, затем переехали в Морсен(???) в Эне (?). Здесь в 1715 г. родился его отец, Луи Жан, восьмой ребенок из девяти. Луи Жан выказал признаки независимости, он нанес себе удар, покинув ферму и вступив в армию. Возможно. с четырью братьями старше его у него здесь не было выбора.В любом случае , он продвинулся настолько на службе, насколько плебей мог сделать в эти дни., став капитаном кавалерии и шевалье де Сен-Луи. По прошествию пятидесяти лет жизни начав стариться, как солдат, он женился на Мари Анне Робино, моложе его на двадцать лет, которая выросла в историческом (?) маленьком городке Невере в центральной Франции. Они обосновались в соседней деревне Дезизе, в штаб-квартире ее полка. где. 25 Августа 1767 г. родился их старший сын Луи Антуан. Его полное имя было Луи Антуан Леон Флорель, в последствии он использовал только фамилию.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Переписка довольно надежно очерчивает круг того, о чем они говорили — и не говорили. Главное для нас — то, что родители совершенно упустили интеллектуальную жизнь сына, его интересы, идеи, мысли[28]. Похоже, что Иван Борисович все же был о них осведомлен несколько лучше, в письмах его несколько раз мелькают отклики разговоров с Павлом Ивановичем. Одно место в письме отца от лета 1822 года позволяет заподозрить, что он знал или догадывался о принадлежности сына к масонам, а может, и о его вольнодумстве: он слишком подчеркнуто сообщил о ходящих в столице слухах, что 2-я армия кишит «злонамеренными людьми», а также о выходе указа о запрещении масонских лож, будто бы предупреждая сына («Здесь говорят, что во 2-й армии есть злонамеренные, и хотя я этому не верю, но тем не менее, мой долг как отца, друга и патриота предупредить вас об этом, чтобы вы остерегались их при знакомствах, которые будете делать. Эти люди опасны, и всякий честный человек должен чураться их»; «Все, кто принадлежал к какой-либо ложе, имеют наименовать ее в своих подписках, обещая более не состоять там, и они тем лучше сделают, что вероятно, у полиции есть список всех масонов в стране»)[29]. Однако мудрено решить, было ли то тонкое, осторожное предупреждение — или же, напротив, наивность ни о чем не подозревавшего Ивана Борисовича. С точки зрения Киянской, сие. вероятно. бред.Знали, все знали....
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Настоящий благородный роялист.... 1774 г., при Людовике XVI, Мальзерб снова был назначен президентом восстановленной cour des aides и вслед за тем министром королевского двора. Разделяя взгляды и проекты Тюрго, Мальзерб мечтал о коренных реформах государственного управления, уничтожил lettres de cachet, освободил массу невинно заключенных; но планы обоих министров разбились о реакцию, и в 1776 г. Мальзерб, вместе с Тюрго, вышел в отставку (12 мая). В 1787 г. Мальзерб вторично приглашен был занять министерский пост, в качестве хранителя государственной печати, но продержался только до следующего года и окончательно удалился из Парижа в изгнание.
Со времени созвания генеральных штатов он следил за положением короля, тайно переписывался с ним и смело вызвался защищать Людовика XVI перед конвентом, вместе с Тронше и Десезом, написав Бареру, президенту конвента, письмо, где открыто выразил свою преданность королю. Смертный приговор королю Мальзерб встретил рыданиями. Скоро и он сам был обвинен в заговоре против республики. Мальзерб отказался от защитника и 22 апреля 1794 г. спокойно взошел на эшафот, вместе с дочерью и зятем.