Что же касается меня, то я сумею спокойно ждать возврата к царству справедливости или же претерпеть последние крайности тирании, чтобы и мой пример также не пропал даром. Если я и боюсь чего, то только каких-нибудь неосторожных попыток с твоей стороны из-за меня; друг мой, ведь иенно спасая свою страну ты можешь спасти меня, и я не хотела бы спастись в ущерб ей; но я умру вполне удовлетворенная, если буду знать, что ты оказываешь существенную услуги своему отечеству. Смерть, мучения, скорбь - ничто для меня, я все это могу презреть; я проживу до последнего часа, не потративши ни одного мгновения на недостойное меня смятение.
В конце концов, какова бы ни была их ярость, в них еще сохранилось что-то вроде стыда; мандат о моем аресте не мотивирован. Они словесно распорядились подвергнуть меня одиночному заключению, но не осмелились написать суровый приказ, данный устно. Я обязана гуманности моих стражей льготами, которые скрываю, чтобы не поставить их в неприяное положение; но добрые поступки связывают теснее, чем железные цепи, и если бы я даже могла спастись, я бы не сделала этого, чтобы не погубить честного привратника, который всячески страется смягчить тяжесть моего заключения. Многие ошибаются относительно меня и думают, что я нахожусь в Консьержи. Дело в том, что на другой день после моего прибытия сюда отсюда была переведена в ту тюрьму женщина, носящая мою фамилию; я живу в комнате и сплю на кровати, которые она занимала до меня. Я видела ее при отъезде. Мой славный Плутарх, которым я развлекаюсь в часы досуга, не преминул бы увидеть в этом предзнаменование.
Продолжение следует.