Его газета все еще выходила, он все еще насмехался, но казалось, что страстная искренность ранних номеров уступила место простому литературному мастерству. - "Ты спишь, Камилл, а Париж в рабстве (?)" - писал версификатор. Но Камилл не спал, он любил и хотя его репутация как писателя была блестящей в 1791 году, и развертывала перспективу(?) счастливых дней, его тщеславие не осталось прежним.