Восемьдесят тысяч человек столпились вокруг Конвента; Карузель(??)причалы, сад Тюильри, площадь Революции и мосты ощетинились штыками. Здесь были национальные гвардейцы из Сен-Жермена, Мелена и Курбевуа; здесь были три тысячи артиллеристов и шестьдесят три пушки и горны, чтобы делать раскаленные до красна ядра горели у входа в Елисейские поля. Здесь также были отряды из Марселя и немецкого легиона Розенталя, но все одинаково игнорировали то, что их привели сюда внушить благоговейный страх Конвенту, но единодушно утверждали, что пришли защищать его.
В Собрании волнение было велико. Уступят ли они силе штыков и декретируют арест умеренных своих членов? Кто командовал революционной армией? Никто не знал. Кто имел наглость собрать ее вокруг Конвента? Никто не мог сказать. Возможно, здесь было некоторое недоразумение, и была надежда, что все люди под ружьем разойдутся по слову их представителей. Депутаты молча спускались со своих скамей и с обнаженными головами, торжественно перешли по вестибюлям Тюильри. Процессия показалась под великим (???) портиком, впереди выступал президент, Эро де Сешель, изящный, с хорошей фигурой, который один был с покрытой головой «в знак траура». Во внутреннем дворе под ярким солнцем сияли мушкеты, пушки и униформы; здесь царила тревожная тишина, многие сердца забились чаще, при виде этого устрашающего зрелища. Собрание, при имени которого дрожала вся Европа, двинулось, сбитое с толку, к плотным рядам войск. Многие думали об утре 10 августа, когда, из того же дворца печально вышел король, принять свой последний смотр.