Итак, судить о ней мы должны только на основании писем, которые пропустил Куртуа. «Письма этой дамы, сохраненные для нас, - пишет мсье Амель, - полны дыханием старинной свободы. Она не была республиканкой, подобной Шарлотте Корде, движимой мстительными страстями Немезиды; она скорее спартанка, чье сердце было воспламенено свободой и равенством.» «Спартанка» -это было сильное определение. В реальности содержание писем было немного меньше, чем у мадам Ролан, она меньше заботилась о классических предметах, но была точно так же словоохотлива и педантична в своей бьющей через край лирической и политической манере. Эти письма в целом неизвестны и это большая жалость. Они показывают нам влияние Робеспьера на женщин революции, приведшее автора их к страстной лести, что легко объяснимо, когда мы узнаем о мере влияния на нее Робеспьера. Переписка начинается с письма, стиль которого, вежлив и элегантен, и видно, что это одно из первых писем, адресованных маркизой руководителю, которого она избрала своей совестью в вопросах политики.
Далее текст взят с pylippel.newmail.ru/guests/chalabre.html
Г. Робеспьеру, депутату Учредительного собрания.
26 февраля 1791.
Сходству наших патриотических чувств, сударь, я обязана теми похвалами, с какими Вы ко мне обращаетесь. Здесь вся заслуга принадлежит сердцу, и я горжусь этим. Тщеславие не могло бы обмануть меня, я потеряла бы слишком много. Вы были так любезны прислать мне вместе со своим письмом Ваши превосходные рассуждения о принципах организации суда присяжных. При всей моей слабой просвещенности в этой области, мне кажется, что Вы здесь, как и в других своих речах, приближаетесь к истине; и разве патриот Камилл [Демулен] в своей последней речи не обрисовал со свойственной ему очаровательной естественностью и подлинно оригинальной ясностью особенности Вашего таланта. Полагают, что Вас вдохновляет гений доброго и столь несчастливого Жан-Жака; вы затронули столь деликатную тему; он пролил столько слез читая этот пассаж! Добрый Камилл, Вы достойны того счастья, которое, как я надеюсь, Вы испытываете в его обществе.
Вернемся к политике. Мне кажется, сударь, что Комитеты в целом руководствуются, прежде всего ухищрениями разума – который часто оказывается испорченным, тогда как простые идеи гораздо ближе к природе и к истине. Я надеюсь, что прогресс просвещения позволит лучше узнавать, и день ото дня больше ценить тех, кто, отрешившись от ребяческого тщеславия, способен с подлинным и благородным мужеством преодолеть барьеры предрассудков, чтобы подняться к высотам революции и разума; к сожалению их пока так мало. Несколько дней назад произошли события весьма достойные внимания; льщу себя надеждой, что мы сумеем этим воспользоваться, как и другие. Не будь каждый миг Вашей жизни посвящен спасению нашего дорогого Отечества, мне хотелось бы побеседовать с Вами об этом; но я опасаюсь украсть у него время столь драгоценное. Если бы оказалось возможно примирить эти желания, Вы оказали бы мне большую честь и доставили удовольствие. Не опасайтесь большой и праздной компании: это не в моих обычаях; несколько старинных друзей составляют мое общество; все это добрые патриоты, потому что других я не могла бы уважать. Без уважения не может быть ни удовольствия, ни счастья; и Вы, сударь, добавили бы к этому признательность, которую нельзя не почувствовать. Вы обнаружите ее в наших словах, поскольку она всегда есть в наших сердцах.
Шалабр
Вы одобрите то, что я опускаю сервильную форму обращения.
Второе письмо написано в более живом ключе.