Начало письма Александра Ивановича Павлу. Примечание составителя. Текст с ошибками, помарками и исправлениями. В тех случаях, когда зачеркнуты слова относятся к содержательной стороне письма, они указаны в <> Несущественные исправления не оговариваются.
Позвольте мне, дорогой Павел, обратиться к вам с доверием, какое внушает самый разумный из братьев и мой лучший друг, чтобы спросить у вас совета в касающимся меня деле, которое я не хотел бы решать, не получив советов, продиктованных беспристрастностью и заинтересованностью. Несомненно, новости, которые вы получили от батюшки и матушки относительно их дел, должны были причинить вам большое огорчение. Способ, которым <батюшка> лучший из <отцов>людей завершил свою карьеру, всем нам разорвал сердца. Сам он был спокойнее и тише всех <когда он узнал>при известии о своей участи после долгой ревностной службы, видя тебя тем самым, как вы знаете, в величайшей нужде. Религия дает ему силы перенести все несчастия с величайшим смирением, и кажется, что они производят над ним лишь то действие, что более и более укрепляют его в религиозных принципах. Мужество ему изменяет , лишь когда он думает <о нас> о нашей доброй матушке и о нас всех, его детях. Сейчас, когда все немного успокоились, начали искать какое-то решение. И в этом случае также превосходнейший из отцов напомнил, что должно думать о том, что будет. Что до батюшки и матушки, они решительно хотят оставить Петербург. Во всем этом, несмотря на мою обычную веселость и манеру все видеть в розовом цвете, я вижу себя самым одураченным. Во-первых, я не вижу возможности устроить себя таким образом, чтобы не быть в тягость для наших добрых родителей, что, по мне, величайшая беда. Шипов предложил батюшке перевести меня в Семеновский полк (!), и он этого, кажется, желает. Шипов имеет для того все способы и права, ия не сомневаюсь ни в его дружбе, ни в снисходительности, но как остаться в Петербурге одному в гвардии/, когда у меня к тому меньше средств чем когда-либо. Даже предполагая, что я смогу столоваться у Шипова или у дяди Леонтьева, т. е., что не должен буду заботиться о своем столе и буду иметь жилье в полку, я все же должен иметь очень дорогие костюмы и очень часто их носить, и кроме того, иметь экипаж, ибо не позволено <идти во дворец> идти ко двору в грязных сапогах, и потом, мне надо будет экипироваться, когда неизвестно, что делать с нуждой и долгами. Несомненно, я не могу остаться также и в своем кирасирском полку, насколько я знаю, это не лучше. Из-за страсти моей к кавалерийской службе и к лошадям я приложил к вступлению в полк и к службе много рвения, дабы научиться службе, и это, кажется, расположило ко мне моих начальников. Сорочинский, не знавший наших родных, был со мной очень любезен. Каблуков почти баловал меня, поскольку обращался со мной совсем дружески и много раз просил меня не оставлять его полк, или по крайней мере перейти в кавалергарды.
Самым разумным, по мне, было бы стараться поместиться одъютантом при генерале, который не будет в Петербурге. Устроившись, если бы это было возможно, во Второй армии, я смогу меньше издерживать <часто> на многие вещи, и потом, имя Пестель там небезызвестно. (Какая лесть!:gigi