Дидро о Дашковой.
Княгиня Дашкова жила в Париже две недели. Я провел с ней в это время четыре вечера, от пяти часов до полночи, имел честь обедать и ужинать и был почти единственным французом, которого она принимала.
Дашкова - русская intus et in cute(?) полная удивления к императрице, о которой она всегда говорит с глубоким уважением. Она так любит англичан, что я боюсь за ее пристрастие к этому антимонархическому народу в ущерб моей собственной нации. Не такова Каменская, друг и спутник ее путешествий; она страстно любит Францию, откровенно хвалит хорошие стороны ее, и тем не совсем сходится с образом мнений княгини.
Несмотря на погоду ноябрьскую, Дашкова каждое утро выезжала около девяти часов никогда не возвращалась домой раньше вечера к обеду. Все это время она отдавала осмотру замечательных вещей, картин, статуй, зданий и мануфактур. Вечером я приходил к ней толковать о предметах, которых глаз ее не мог понять и с которыми она могла вполне ознакомиться только с помощью долгого опыта, - с законами, обычаями, правлением, финансами, политикой, образом жизни, науками, литературой; все это я объяснял ей, насколько сам знал.
Я заметил, что она не искала у императрицы ни богатств, ни знатности, она просто хотела сохранить ее уважение, на которое она считала себя вправе, и дружбу, в которой она была убеждена. Между прочим, мы однажды коснулись революции 1762 года, все, что можно было сказать в пользу этого события, она отвергала всякое притязание на него, как за себя, так и за других. Это было делом, сказала она, непонятного порыва, которым все мы бессознательно были увлечены; и если кто особенно содействовал нашему успеху, - это сам Петр Третий своими глупостями, пороками, неспособностью, ропотом и неудовольствием, возбужденным в народе его грязным и развратным образом жизни. Все единодушно шли к одной и той же цели; в заговоре было так мало единства, что накануне самой развязки ни я, ни императрица, ни кто другой и не подозревал ее близкого результата. За три часа до переворота можно было подумать, что он отстоит от нас несколькими годам и впереди. Казалось, не было и вопроса о том, чтоб провозгласить Екатерину императрицей. Ее возвел на престол крик четырех гвардейских офицеров, которые впоследствии были заточены и доселе остаются в ссылке. О причинах этой немилости я расскажу после. Княгиня уверяла, что в России никто, даже среди народа, не обвинял Екатерину за участие ее в смерти Петра Третьего; хотя во всей Европе каждый был убежден в его насильственной кончине