[deputater]

Маслов о кадетском корпусе и Рылееве.
Автор уверен, что Рылеев был принят туда не в четыре года, а в шесть лет.
Первый кадетский корпус. куда поступил Рылеев, был одним из старейших учебных заведений Петербурга. Основанный еще при Анне Иоанновне в 1732 г. под именем "Шляхетского корпуса" ( с 1743 г. " Сухопутный Шляхетский корпус), он за долгий период своего существования переживал эпохи процветания и упадка. Из стен его вышли многие видные деятели на военном и гражданском поприщах (граф П. А. Румянцев, Прозоровский, Каменский, Вяземский, Храповицкий, Стрекалов); здесь же воспитывались и известные наши писатели - Сумароков, Херасков и Озеров. При корпусе была огромная библиотека, музей и типография. До воцарения императора Павла корпус разделялся на камеры по возрастам; в каждой камере было по двадцать человек и при них "аббаты" - французы, немцы, а иногда и англичане. В дни дежурств этих аббатов воспитанники должны были говорить на их родном языке, благодаря чему знание иностранных языков в корпусе стояло довольно высоко, и выходившие оттуда воспитанники занимали часто места на дипломатическом корпусе. Но со времени императора Павла общий уровень образования значительно понизился. Посетив однажды корпус (16 января 1797 г.) император тотчас же велел "аббатов прогнать, а корпус разделить на две роты и назначить в каждую роту офицеров", благодаря такой реформе образование в корпусе приняло узко военный характер, и знание языков почти исчезло.
Во время пребывания Рылеева в корпусе директором его был генерал-майор Федор Иванович Клингер (1801-1820 гг. ). За время своего долголетнего управления этот директор не сделал никаких улучшений в деле воспитания кадетов. Погруженный в свои научные занятия, он не желал вникать во внутреннюю жизнь вверенного ему заведения и для устранения всяких недоразумений с кадетами прибегал к одному излюбленному средству - розгам. "Время Клингеровского управления, вспоминает один из воспитанников, можно без преувеличения назвать временем террора. Обилие и жестокость введенных им телесных наказаний в настоящее время могут показаться невероятными; за самые невинные детские шалости, он определял от 30 до 50 ударов, но при более важных это число утраивалось. Других наказаний , кроме розог, по-видимому, он и не знал. Утром почти ежедневно в каждой роте раздавались крики и вопли детей.
Таким образом, неприглядная домашняя обстановка сменилась для Рылеева не менее тяжелой корпусной жизнью. За резвые шалости мальчика строго наказывали, но он стойко переносил все взыскания. "Его секли нещадно, - говорит . Греч, но он старался выдержать характер, не произносил ни малейшей жалобы, ни малейшего стона и, став на ноги, опять начинал грубить офицеру". Иногда он принимал на себя вину своих товарищей и охотно ложился за них под розги. При таком суровом режиме в корпусе было несколько лиц, дружески и с любовью относящихся к кадетам. Среди них особенной привязанностью пользовался корпусный эконом - Андрей Петрович Бобров, который очень любил детей и много заботился, чтобы его "мошенники, как называл он их, были сыты. теплы и чисты". Все, что имел старик при жизни. он употреблял на кадетов и относился к ним с удивительной нежностью. Имя этого эконома Рылеев увековечил в юношеской своей поэме "Кулакиада", которая написана была по случаю внезапной кончины главного корпусного повара Кулакова. Лесков передает следующие подробности об этой поэме. "В мое время (в конце 1820-х годов) , - говорил он. - в корпусе было такое предание, что Кондратий Федорович, написав эти стихи, переписал их на такой точно бумаге, на какой подавался ежедневный рапорт директору и будто бы Рылеев вытащив подлинный рапорт из под кокарды треуголки Боброва, вложил вместо его стихи. Бобров, придя к директору, подал эту бумагу. Директор очень смеялся и прочитал эти стихи Боброву, который при этом расплакался. Когда Бобров узнал, чья это шутка, он будто бы предсказал Рылееву кончину, которую он умер. Насколько это справедливо, я не ручаюсь, но повторяю, у нас в корпусе было такое предание и все этому верили. Однажды я сам спросил у покойного Андрея Петровича, правда ли, что он сказал такое роковое слово на Рылеева, но Бобров вместо ответа, посмотрел на меня молча, потом погрозил пальцем, вздохнул, перекрестился и прошептал: "Да, резвун был покойник; упокой, ,Господи, его душу!"