[deputater]

Из книги Дидро и я Екатерина II
Называется "Отзывы Дидро об императрице всероссийской". Неизданный отрывок Сюарда.
Дидро вернулся из Голландии в восторге от императрицы всероссийской и выражал свой восторг весьма охотно. Я имел с ним длинный разговор, и он говорил исключительно об императрице. Он привел мне множество отдельных черт ее характера. Попробую вспомнить самые интересные, но в моем изложении оне много потеряют из той грации, той елейности, которую Дидро придает своим рассказам.
Я поехал в Петербург, - говорил он, - вполне уверенный, что буду хорошо принят императрицей; я являлся к ней рекомендованный ее собственными благодеяниями, а такая рекомендация всегда имеет силуКогда я ей представился, то говорил решительно не помню что, так ка как был сильно взволнован, но, должно быть, слова мои доставили удовольствие, так как императрица тоже была тронута и взволнована.
После часового разговора она сказала мне:
Г. Дидро, видите эту дверь, в которую вы вошли? Она для вас будет открыта всякий день с трех до пяти часов по полудни.
Но так как Дидро, по уверению Гримма, никогда не знал, который час, то ему часто случалось приходить к императрице в пятом часу, когда наступило уже время приема лиц, работавших с императрицей, и она не знала, как его выпроводить
Употребляя в разговоре много жестов, он похлопывал императрицу по колену и при том так сильно, что заставил ее ставить стол между собой и своим собеседником; он часто целовал ее руки, что не производило дурного впечатления. Владетельные особы должны любить фамильярность, зависящую только от непривычки к обращению с ними, а не оо недостатка уважения.
На вопрос, как он находит императрицу? Дидро отвечал: душа Брута в теле Клеопатры.
-Разговаривая с вашим величеством , - сказал он ей однажды. - я и не вспоминаю, что говорю с великой монархиней.
-Почему вы об этом совсем не забудете, - отвечала она, - я же никогда не вспоминаю.
Дидро однажды не удержался от удивления при виде того, что императрица всем имеет понятие.
Это потому, - сказала она, что у меня были два прекрасных учителя - несчастие и уединение, и я пользовалась их уроками двадцать лет.
Я жалею об адекватности только по поводу одного сорта людей, - сказал Дидро.
-Каких?- спросила императрица.
- Тех, которые лгут государям.
- В таком случае, - живо подхватила императрица. - вы мне будете говорить правду.
Императрица ему говорила, - Иногда вы мне кажетесь столетним стариком , а иногда двенадцатилетним мальчиком.
Видно, что она прекрасно его поняла.
Раз, среди очень оживленного разговора, она ему сказала:
-У вас голова горячая и у меня тоже; мы друг друга прерываем, не сходимся и говорим глупости.
-С той разницей, - отвечал Дидро- что когда я прерываю ваше величество. То делаю великую дерзость.
- Совсем нет, - сказала она, - разве между мужчинами это считается за дерзость?
- Я дам туркам мир, когда мне это будет угодно, - сказала она однажды, - а что касается Пугачева, то это дурак, который будет повешен через три месяца.
Я не знаю, много ли тут Дидро присочинил, уж, конечно, не все же, да во всяком случае роман мне нравится больше, чем история.
В конце концов Дидро серьезно настаивал на том, что никогда не говорил фразы, которую ему приписывают, " что русские суть плод, который сгнил не успевши созреть". И он, конечно, прав, защищая себя от такого нарекания: если бы это была и правда, то не ему бы ее говорить. Я не полагаю даже, чтобы он так думал.