[deputater]

Речь Барера. Продолжаем.
Часть вторая.
О неприкосновенности.
Начнем с установления некоторых принципов. Народ никогда не должен быть судьёй своих собственных оскорбителей; это представляет слишком много неудобств и опасностей. Недаром афинские и римские законодатели неоднократно стремились предупредить злоупотребления властью, которые мог бы совершить народ в процессе, касающемся оскорбления нации.
Апелляция к народу была возможна в республике, состоявшей из одного города; в такой республике легко было созвать самодержавный народ и дать высказаться его защитникам. То ли дело в такой республике, как наша? У римлян апелляция к народу была необходима при разбирательстве всякого важного процесса, ибо у них были лишь должностные лица, но не было представителей. Народ беспристрастно собирался для пользования своей верховной властью. Возможность немедленно апеллировать к народу на несправедливость какого-нибудь консула, или Аппия, была весьма полезна, ибо последние, без этой узды, стали бы тиранами. Но у нас, где народная власть вверена Национальному Конвенту, где в основе политического строя лежит народное представительство, апелляция к народу совершенно не имеет места.
Однако, скажут мне, речь идёт о том, чтобы лишить Людовика Капета конституционной неприкосновенности. А между тем только один народ может отнять у него то, что даровал ему. Допустим на минуту нелепость: допустим, что неприкосновенность существует. Но даже и тогда для лишения Людовика этого конституционного шита , нет надобности обращаться к народу. Я настаиваю на этом по следующим соображениям:
Во-первых, парижский народ, поднявши святое восстание против Людовика десятого августа, тем самым уже лишил его неприкосновенности. Население других департаментов одобрило это восстание и признало его результаты; следовательно, в уничтожении королевской власти принимал участие весь народ. Во-вторых, Законодательное Собрание отрешило Людовика от власти, взяло под стражу и возбудило против него обвинение. Когда нация была созвана, она подтвердила эти действия; таким образом, нация вторично одобрила отмену королевской неприкосновенности. В-третьих, если, действительно, лишить короля неприкосновенности может лишь тот, от кого он получил ее, тотя утверждаю, что этого не вправе сделать первичные собрания, ибо Людовик не от них получил неприкосновенность. Народ даровал ему эту привилегию молчаливым согласием; стало быть, он может молчаливо же и отнять ее.