Бадентэр. О сватовстве и женитьбе Кондорсе. Предупреждение. Много, очень много букв.
Дюпати( друг и соратник Кондорсе) души не чаял в своей по племяннице Софи, которая была щедро наделена самыми обольстительными достоинствами. Прелестное личико, грациозная фигурка, блеск ума - все вызывало восхищение, если не сказать страсть, любого мужчины, едва он к ней приближался. На портретах нам предстает девушка с большими черными глазами
читать дальшеволнующим душу взглядом, резко очерченными бровями, очень мягким подбородком, улыбкой одновременно нежной и лукавой, вздернутым носом и восхитительной, копной волос. Ее назвали " прелестная Грушетта".
Кондорсе впервые увидел Софи в начале лета 1786 года, это было в доме на улице Гайон. В то время он дни и ночи не расставался с Дюпати, готовясь вместе с ним к защите трех приговоренных. Герцогиня Абрантесская, которая отнюдь не принадлежала к числу его почитателей, так описала Кондорсе: "Не будучи особенно красивым, лицо его поражало каким-то необычным выражением. Лоб был широким и выпуклым, взгляд глубоким... орлиный нос заметно выдавался вперед; рот был самой характерной частью лица; улыбка была безмятежной, но легко становилась язвительной. Она выдавала нечто затаенное, прорывавшееся наружу лишь в этой слегка насмешливоймгримасе, поднимавшей уголки губ, когда недоступная мысль начинала биться в нем слишком настойчиво" Вряд ли подобной внешности могло оказаться достаточно чтобы покорить юную красавицу двадцати двух лет отроду. Софи только что вернулась из советского монастыря в Невильае- Бресс, куда благодаря девяти поколениям военной аристократии по отцовской линии была принята в звании почетной канониссы. Войдя туда в сопровождении гувернантки в сентябре 1784 года добродетельной юной девушкой, невежественной, набожной и наивной, она вернулась домой двадцати месяцев спустя философом и убежденной атеисткой. Придя в ужас от подобного превращения , мать тут же потребовала прямо у нее на глазах сжечь все книги Вольтера и Руссо, которые та привезла с собой. Тщетно. Под маской нежнейшей кротости и примерной блановоспитанности Софи хранила верность пагубным идеям. Горя решимостью ревностно служить новообретенным убеждениям, она первой поддержала борьбу своего дядюшки Дюпати, который далеко не всегда разделял вкусы остальных членов семейства.
Дядю и племянницу связывали чувства самой глубокой привязанности. В 1784 году Дюпати в самых восторженных выражениях обрисовал своей жене портрет Софи. Он до небес превозносил достойный нимфы стан, благородную осанку. И эпистолярные таланты, которые бесстрашно сравнивал с дарованиями самой мадам де Севинье! Он писал писал племяннице из Италии в Невильскую обитель и по возвращении навестил ее там в августе 1785 года. После того визита она послала ему письмо неделе и весьма двусмысленное: "Не стану говорить о впечатлении, которое произвело на меня ваше помещение, наши беседы, ваше доверие, ваш интерес, ваш отъезд. Полагаю, вы без труда составите обо всем этом представление, если обратитесь к своему сердцу, и чувствую, как трудно было бы м не снова возвратить его владельцу. Вы сделали боль разлуки еще острее, чем прежде". Едва Софи возвращается из монастыря, он вверяет ей воспитание своего старшего сына, не сомневаясь , что нашел в ней идеальную воспитательницу. Можно лишь догадываться, какие чувства испытывала мадам Дюпати в отношении молодой особы, которая сперва пленила мужа, а теперь еще вдобавок занимается и воспитанием сына!
Третий раз в своей жизни Кондорсе без памяти влюблён. Однако на сей раз речь идет не о кокетке вроде мадам де Мелан, не способной оценить по достоинству труды великого Сенеки, и не о бойкой юной девице, племянницы мадам Сюар. Теперь он любит девушку замечательную, отличающуюся от своих сверстниц столь редкое сочетанием красоты и изысканности старых добрых времен с независимыми манерами и свободомыслием , возвещавшими новую эпоху. Умная, образованная, без всяких намеков на "синий чулок" - что говорить, Кондорсе находит в ней олицетворение всех женщин о которых он мечтал, -не только обольстительную возлюбленную, но также сестру и единомышленницу.
Первым препятствием на пути к счастью оказалась все та же застенчивость Кондорсе, мешавшая ему признаться в своей любви. Очаровательная Софи была с ним мила и любезна, но ничто в ее поведении не позволяло предположит в ней ответных нежных чувств. Настала осень, Дюпати вместе с семейством Груши обосновался в Видеть, и Кондорсе оказался снова один в Париже. В растерянности он пишет мадам Сюар, что скучает и просит ее вернуться. Польщенная этими признаками внимания дама не мешка, спешит на зов, тем боле что она только что публично воздала ему почести, восторженно превознося в нем доброту, простоту и восхитительное чувство дружбы. Но он к великому ее удивлению, отнюдь не спешит с визитом. Хуже того, ей становится известно, чтотон регулярно проходит мимо ее порога. Торопясь к Дюпати, где остановилась с матерью приехавшая из Вилетт Софи. Ему больше не скучно в Париже. И вот мадам Сюар, случайно где-то с ним столкнувшись, пишет ему , требуя объяснений, что весьма напоминает сцену ревности.
Я надеялась, что мое возвращение в Париж будет вам приятно: вы ведь писали мне, что желаете этого; однако же вряд ли мне удалось бы видеть вас хоть несколько минут, не случись нам встретиться у мадам Дюпати. Ваше пылкое увлечение ее племянницей я нахожу вполне естественным. Я всегда думала, что красота, обаяние и ум должны производить живейшее впечатление. Но отчего же не рассказаль мне о том, что творится в вашей душе, разве может быть там что-нибудь такое, чего бы я не одобрила? И не могла ли я рассчитывать, что имею некоторое право на ваше доверие, когда моё к вам не имеет границ! Но нет сил смириться с тем, что вы предаете забвению дружбу, клей прежде вмегда дорожили... Вот уже который день вы глубоко обижаете меня, проходя мимо моих дверей и ни разу не переступив моего порога. Быть так близко от меня и не ощутить потребности зайти хоть на минутку - нет, к подобной бесчувственности ваша дружба меня не приготовила.. Если вы влюблены в Софи, отчего же не сознаетесь в этом мне, ведь тогда любовь послужит достойным оправданием тех обид, которые нанесли вы нашей дружбе.
И продолжение, увы, следует