A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
В рукописи, обнаруженной мсье Пелиссьером, он писал: Робеспьер поселился у Dupleix в скромном, маленьком доме плотника на улице Сен-Оноре. Некоторые члены Якобинского клуба и Парижской Коммуны, его корреспонденты, преданные слепые адепты, которых он посылал в Революционный двор (суд?), и семья Dupleix образовывали его круг общения. Страстно жаждущий, но скрытный, нерешительный, и смелый и робкий, напыщенный, мстительный и завистливый, он был всецело поглощен своим честолюбием. Ежеминутно обеспокоенный ужасом и возбуждением неотделимыми от его положения и его раздражительного характера, стараясь найти в своем беспокойстве несколько мгновений покоя среди семьи и преданных друзей, он уступал их влиянию.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Ничего у меня сегодня не получается...Отвратительно себя чувствую... Текст перевести не могу... Таким образом, мы утратили одну сторону этого примера его психологии, и вынуждены судить о ней по письмам только одной стороны. Более того, исследование является-(? conculsive??)) Оно поддерживает нас в уверенности, что он имел власть над женщинами, контролируемую строгостью его характера и совпадением его частной жизни с моралью. Между тем гражданская чистота намерений мадам де Шалабр может оказаться сомнительной и записка члена Конвента Ж. – П. Пика подтверждает это. Мы цитируем ее полностью, поскольку она привносит новые аргументы в дискуссию, которую мы не можем обойти молчанием.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Моя кровь кипит. Я только что прочла с большим возмущением, чем с удивлением, готовящийся законопроект, который, установит завтра учреждение военно-полицейского суда, кровавого суда против патриотов, ненавидимого даже при деспотизме. Я надеюсь, что завтра патриоты Бюзо, Петион, Робеспьер и Грегуар объединят свои силу против законопроекта. Но увы, я невыразимо беспокоюсь. Что касается писем, которые Робеспьер, возможно, писал мадам Шалабр, то они утеряны.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Молодой Жюльен, член Комиссии общественного воспитания, дошел даже в клубе, защищая предложение Робеспьера, до утверждения, что религиозное чувство является душой патриотизма и что солдаты, посланные против вандейцев, могли идти на смерть, только надеясь «попасть на лоно божества»
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
11 января Максимильен закончил эту речь, которая была высочайшей вершиной его ораторского искусства, и этим числом датируется следующее письмо мадам Шалабр. читать дальше pylippel.newmail.ru/guests/chalabre.html Право же, я не нахожу слов, которые могли бы выразить неподражаемому Робеспьеру то изумление, те чувства, которые вызвало у меня чтение его интересной и полезной речи в последнем номере «Revolution de Paris». Патриоты хорошо поступили, поместив ее, потому что эту газету читают многие и развозят повсюду; никогда не будет преждевременным предостеречь истинных французов от тех ловушек, которые несет в себе война. Но увы! я опасаюсь, что эта партия возьмет верх в Национальном собрании, поскольку депутат Рамон представил нам превосходный большой доклад от имени Дипломатического комитета, в котором было вынесено заключение в пользу войны. Праведное небо! Сколько предательств! Несчастное Отечество! Неправедные советники сбивают тебя с доброго пути новыми уловками, более изощренными, чем уловки умеренных; их лживость не так заметна, но от этого они только опаснее. Патриоты, впавшие в заблуждение, – так они называют тех, кто не хочет войны... Ах! Продолжим заблуждаться подобным образом, чтобы заглушить их и спасти Отечество. Еще в одной речи у Якобинцев в минувший понедельник восхвалялись жестокие сторонники войны, которые неистовствуют как вороны над своей добычей. От этого приходишь в отчаяние: как спасти Отечество. Тот кто победит вместе с вражеской силой, останется побежденным. В этом решение вопроса, но как Вы говорили, его всегда отбрасывают в сторону. Как, после того как было высказано столько суждений относительно этих ловушек! Это мне казалось невероятным; вместо того, чтобы следовать природе, предпочитают делать заключения против нее. Фу! Фу! Красноречиво, вот ведь в чем дело. Бессильные смертные, как бы ни превозносили вашу просвещенность, животный инстинкт возьмет верх над вашим здравомыслием, потому что он никогда вас не обманывет. Я не могу сопротивляться чувствам признательности, которые вызывает во мне доблестное поведение праведного Робеспьера вопреки тому совету, который сам он нам дал – не слишком предаваться этим восторгам. Его трогательная скромность произведет обратный результат в моих суждениях; но это не опасно для свободы; соперничество самое благородное будет его плодом. Привет, дружба. Шалабр. Но из всей этой переписки самое выразительное и женственное письмо, даже в выражении чувств, то которое мадам де Шалабр отправила своему другу 20 марта 1792 г. Патриот и друг, я томлюсь в нетерпении, ожидая Вашей речи, которую тысяча случайностей все время отодвигает. Итак, у нас теперь якобинское министерство. Вы предвидели, что макиавеллизм в отчаянном положении может обратиться к этому средству. Патриоты, которые во всем видят добро, с удовольствием рассказывают о последнем заседании Якобинцев; о присутствии новых министров, которые хотят иметь связи с этим Обществом. Великий Боже! свобода теперь навсегда потеряна! Предложить поцелуй мира самому ревностному защитнику этой святой свободы, как если бы он мог стать гарантом этих красивых обещаний или быть доступным лести. Так порок натягивает на себя краешек покрова доблести чтобы скрыть свое безобразие и завоевать доверие в умах. Что до меня, я имею несчастье видеть его чернее чем когда-либо. Если Национальное собрание упустит благоприятный момент, предоставляющий нации возможность отомстить враждебной ей власти, уличенной в том, что еще недавно замышляла сокрушить ее, поддерживая контрреволюционеров Арля, Авиньона, и т.д.; если в этом Собрании не найдется хотя бы один патриот, достаточно мужественный, чтобы сорвать пелену, которая покрывает эти ужасные и коварные ухищрения, и пролить свет на опасность сохранения этой ненавистной власти, если он не найдется в течение ближайшего месяца, Франция потеряна. Увы! после стольких ожиданий суждено ли нам увидеть наше несчастное Отечество покрытым прахом и развалинами? Это желание преступников; нет, нет, пусть их осудят, и все будет спасено. Я не могу понять намерения патриотов; подобная медлительности меня приводит в отчаяние. О Робеспьер! Ваш гений должен находить средство против наших несчастий. Есть только Вы, кто оставляет мне так сказать проблеск надежды. Я не могу обрисовать Вам печаль моей души; чем больше я вижу уверенности в других, тем больше я трепещу: она увеличивает наши опасности. Если Вы будете произносить завтра свою речь, не забудьте меня, прошу Вас. Чтобы избавить нашего юного друга от необходимости приходить дважды в течение одного дня, поскольку он далеко отсюда вместе с Вами, я буду ожидать его завтра в два часа к обеду. Примите новые заверения в моей нерушимой преданности. Шалабр Дорогой патриот, вот еще вспомнила. Я дрожу, как бы не провели декрет о браках, отвергнув разумное предложение г. Франсэ, поскольку оно не устраивает «Королевскую Хронику» и г. Бриссо. Что за опасный проект, и как раз в тот момент, когда фанатизм оттачивает свои кинжалы; как если бы у Собрания не было, других важных дел для обсуждения. По поводу этой «Хроники», великий оратор рода человеческого внушает себе со смешным самодовольством, что Нация готова принять жонглирование министерствами за истину. Хвалы, которые он расточает генералам, в особенности Люкнеру, целиком в духе пройдохи Полишинеля; не был ли он случайно одним из министров? Вот хороший вопрос, который могли бы задать ему наши журналисты! Таковы эти письма, взятые из термидорианской папки. Существуют ли другие? Да, конечно, так как в коллекции Бенжамина Филона мы видим этот другой автограф маркизы, избежавший внимания издателя "Неизданных документов"..." в 1828 г.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Помогите перевести, а? He rose against the project of levying three armies destined to drive, back the emigrants armies which could also serve to fight the coming republic. Upd/ Спасибо [J]Fool_Moon[/J] перевод есть! Он выступал против предложения набрать три армии для наступления, помимо отрядов эмигрантов, которые также могли сражаться за грядущую республику.
A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
В этот раз мадам Шалабр начинает с политической проблемы и возвышает свой голос со знакомой горячностью против финансового декрета, который оскорблял ее и приводил в отчаяние: pylippel.newmail.ru/guests/chalabre.html Итак, сударь, наше разорение завершится благодаря этому ужасному декрету, отдающему наши финансы в руки жадным куртизанам благодаря так называемому праву пользования [чужим имуществом], введенному сегодня Национальным собранием. Нет, нет, нация не может согласиться с тем чтобы оставаться в рабстве вследствие законов, противоречащих ее подлинным интересам; и эта последняя несправедливость должна вывести ее из дремоты. Стоило ли труда совершать Революцию, чтобы она закончилась таким вот образом? Небо! Какое беззаконие, какая деградация рода человеческого; золото, презренный металл – вот что делает людей тупыми и жестокими. Какое отвращение к богатству должны испытывать истинные патриоты! Они должны пренебрегать им, отталкивать его, опасаться его как незаметного яда, который портит все, чего только касается. Счастье и доблесть можно найти только при среднем достатке. Богатство и доблесть несовместимы, ничто нас в этом так не убеждает как эта революция. Только три депутата, среди которых и Вы, всегда идут дорогой чести, только трое боролись против этого позорного декрета. Что скажут провинции? Я бы хотела чтобы они все без исключения как можно скорее высказали свой протест. Не может быть, чтобы доверие никогда возродилось, чтобы не восстановились порядок и экономия. Имущества церкви будут растрачены; доля определена, двор захватил ее, и наши лучшие депутаты хранят виноватое молчание. Как! Нация назначила представителей главным образом для того чтобы устранить беспорядок в наших финансах, и после восемнадцати месяцев испытаний, вновь открывается пропасть, которая поглотит все наши ресурсы! Какая жестокость заставлять нас томиться столь долго чтобы еще умножить наши несчастья! Я не могу выразить, насколько эта мысль удручает меня. Я уверена, что Вы также как и я ощущаете эти последние удары, нанесенные нашей свободе. Декрет губительный, декрет гнусный, ломающий все надлежащие меры восстановления, разрывающий нежные узы равенства! Бесстыдные люди, допустившие его принятие, если вас когда-нибудь поразят угрызения совести, мы будем достаточно отмщены. Несчастное Отечество! Возмущение достигло предела. Вот мы и оказались под ярмом тиранов вполне конституционным путем. Ах! оставим этот горестный разговор. Окажите мне честь, сударь, принять приглашение на маленький патриотический обед в начале будущей недели. Выберите день, который Вам более всего подходит, который менее всего нарушит Ваши труды, только предупредите меня за два дня, чтобы я могла известить г-на и г-жу Битобе, которые были бы польщены встречей с Вами. Остаюсь, с чувством уважения и братской признательности по отношению к Вам от всех добрых граждан, Шалабр. Тысяча благодарностей за Ваши брошюры. 2 января 1791 г. Робеспьер произнес первую часть великой речи против войны