A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Из википедии о Руссо.
. Тогда он принял приглашение Юма и поехал к нему в Англию. Делать наблюдения и чему-нибудь научиться Руссо не был в состоянии; единственный интерес представляли для него английские мхи и папоротники.
Его нервная система была сильно потрясена, и на этом фоне его недоверчивость, щепетильное самолюбие, мнительность и пугливое воображение разрослись до пределов мании. Гостеприимный, но уравновешенный хозяин не сумел успокоить рыдавшего и бросавшегося к нему в объятия Руссо; несколько дней спустя Юм уже был в глазах Руссо обманщиком и изменником, коварно привлёкшим его в Англию, чтобы сделать его посмешищем газет[3].
Юм счёл нужным обратиться к суду общественного мнения; оправдывая себя, он выставил напоказ перед Европой слабости Руссо. Вольтер потирал руки и заявлял, что англичанам следовало бы заключить Руссо в Бедлам (сумасшедший дом).
Руссо отказался от пенсии, которую ему выхлопотал Юм у английского правительства. Для него наступило новое четырёхлетнее скитание, отмеченное только выходками психически больного человека. Руссо ещё с год пробыл в Англии, но его Тереза, не имея возможности с кем-либо говорить, скучала и раздражала Руссо, который вообразил, что англичане хотят насильно удержать его в своей стране.
. Тогда он принял приглашение Юма и поехал к нему в Англию. Делать наблюдения и чему-нибудь научиться Руссо не был в состоянии; единственный интерес представляли для него английские мхи и папоротники.
Его нервная система была сильно потрясена, и на этом фоне его недоверчивость, щепетильное самолюбие, мнительность и пугливое воображение разрослись до пределов мании. Гостеприимный, но уравновешенный хозяин не сумел успокоить рыдавшего и бросавшегося к нему в объятия Руссо; несколько дней спустя Юм уже был в глазах Руссо обманщиком и изменником, коварно привлёкшим его в Англию, чтобы сделать его посмешищем газет[3].
Юм счёл нужным обратиться к суду общественного мнения; оправдывая себя, он выставил напоказ перед Европой слабости Руссо. Вольтер потирал руки и заявлял, что англичанам следовало бы заключить Руссо в Бедлам (сумасшедший дом).
Руссо отказался от пенсии, которую ему выхлопотал Юм у английского правительства. Для него наступило новое четырёхлетнее скитание, отмеченное только выходками психически больного человека. Руссо ещё с год пробыл в Англии, но его Тереза, не имея возможности с кем-либо говорить, скучала и раздражала Руссо, который вообразил, что англичане хотят насильно удержать его в своей стране.
... Глупость не такое великое несчастье". Эти и тому подобные места на полях присланного ему экземпляра он отмечал приписками: "вот достаточно дурная метафизика", "галиматья", "жалкое рассуждение", "вот странная мысль!", "нелепо". Подобными же пометками испещрен находящийся в библиотеке Вольтера экземпляр "Эмиля". Анализ этих заметок... приводит к выводу, что Вольтер, в основном и весьма решительно, не принимал в руссоизме отрицания разума, проповеди возврата к "естественному состоянию", критики цивилизации и утверждения идеалистического оптимизма. Не принимал он также в философских построениях Руссо элементов чувствительно-религиозной экзальтации, как не принимал в его воззрениях идеализации патриархального уклада, ограниченного узкими горизонтами швейцарского кантона, мелкособственнического и ремесленного социального быта. Вместе с тем Вольтер с большой осторожностью и подозрением относился к наличию в русистской мысли элементов плебейско-демократического мировоззрения. (А вот тут я напротив на стороне Руссо
).Читая "Рассуждение о неравенстве" он не удержался и написал на полях: "Вот философия оборванца, который желал бы, чтобы богатые были ограблены бедными!" ( о, ужас!), тем самым проводя резкую разграничительную черту между вольтерьянством и руссоизмом в их социальных устремлениях. "Вольтер и Руссо - почти современники, а какое расстояние делит их, - писал Герцен.- Вольтер еще борется с невежеством за цивилизацию - Руссо клеймит уже позором эту искусственную цивилизацию, Вольтер - дворянин старого века, отворяющий двери из раздушенной залы рококо в новый век; он в галунах, он придворный; он раз был на большом выходе и, когда Людовик XV проходил, церемониймейстер назвал по имени Франсуа-Мари-Аруэта; по другую сторону двери стоит плебей Руссо и в нем ничего уже нет du bon vieux temps. Едкие шутки Вольтера напоминают герцога Сен-Симон и герцога Ришелье; остроумие Руссо ничего не напоминает, а предсказывает остроты Комитета общественного благосостояния". Не чувствовал ли Вольтер в взволнованной. сбивчивой, противоречивой, но одушевленной пафосом отрицания "царства разума" проповеди Руссо. смутных и страшных предвестий грядущих катастроф.? "Великие таланты, - писал Вольтер кн. Голицыну, - редки, но знание и разум общераспространенны. Я с удовольствием наблюдаю, как в Европе образуется огромная республика образованных умов. Свет возгорается со всех сторон... Примерно за 1 последних лет в умах произошла революция, которая составит великую эпоху. Крики педантов предвещают это великое изменение, как карканье ворон предвещает хорошую погоду". Несколько ранее он писал Д' Аламберу: "Мир яростно освобождается от глупости. Великая революция в умах заявляет о себе повсеместно". Руссо представлялся Вольтеру врагом этого разума - одновременно зовущий назад, к идеализированному царству "естественного состояния" и предвещающий движение вперед, по путям. неведомым "образованным умам".
и безнравственных поступках. Памфлет был доставлен в большом количестве экземпляров в Мотье-Труве, где находилась в это время его жертва. 6 сентября 1764 г. толпа местных жителей обрушила на дом Руссо град камней, чуть было не причинивших его обитателям тяжелых увечий. Морально, Вольтер был ответственен за это нападение. Руссо был введен в заблуждение насчет автора "Мнения граждан". Он счел его составителем женевского пастора Верна. Намереваясь побить камнями безбожника и развратника Руссо, местные жители поступали точно так же, как толпа, которая требовала смерти Каласа. В своей жажде мести Вольтер преступил границы; им руководило чувство внезапной и слепой ярости на "предательство" Руссо в "Письмах с горы".