[тереза-с-севера]

Мой перевод в одном посте.
nos-ames.livejournal.com/2197.html
Remember the Brightness of this Summer Day
Maelicia
Мадам де Сен-Жюст посмотрела на поля, окружающие маленькую деревню Блеранкур. Они сияли золотом, как медленно садящееся солнце. Из окна она могла видеть крестьян, готовящихся к сбору урожая и несколько ребят, бегущих по сену, слишком невинных и беззаботных, чтобы понимать, что они - дети, живущие при Терроре. Дети, которые переживут Террор. Но она не могла не думать, что они должны испытывать некие чувства к природе уникального момента, в котором они живут, к природе этой наступившей новой эры, к будущему, рождающемуся перед их глазами. Они уже говорили о нем. Они скоро будут сражаться за него. Хотя за что они сейчас будут воевать? За кого? Что случится, что изменится сейчас, когда ее сын...
Антуан имел привычку тоже гулять по этим полям. Мадам де Сен-Жюст вспоминала. На летних каникулах, когда он мог покинуть Колледж Ораторианцев, он бегал и играл тут каждый год. Хотя на самом деле он не бегал и не играл. Чем старше он становился, тем дольше он просто прятался здесь, лежа на темной земле и смотря на небо и облака над ним. Это то, что ее дочери- его младшие сестры - рассказывали ей, когда она посылала их привести своего брата домой, так как он никогда не отвечал на призывы и требования своей матери.
О чем он думал? О смерти или жизни? О прошлом или будущем? О себе или о других? Она схватилась за тяжёлую деревянную раму окна, у которого она стояла, болезненный вздох, еще не рыдание, сотряс ее тело.
Сегодня был насыщенный день.
Она ничего этого не ожидала.
Хотя она всегда знала, что этот день настанет достаточно скоро.
Она вспоминала крики, которые оторвали ее от повседневных дел этим утром. Это были крики ее старшей дочери Луизы, которая отчаянно стучала в дверь, которую ее мать открыла так быстро, как смогла. Мадам де Сен-Жюст вспоминала, как та упала ей на руки, плача и паникуя.
-Франсуа сказал мне... Антуан... Мама, он... Его... Робеспьера и Куто... О, боже!
Это все, что она смогла пробормотать, прежде чем она не смогла больше сдерживать свои рыдания. Мадам де Сен-Жюст знала. Она поняла, что Луиза старалась объяснить.
-Не говори, - спокойно ответила она, похлопывая дочь по спине. - Я знаю.
Долгое время прошло пока они крепко обнимались, утешая друг друга, как могли. Закрыв глаза, мадам де Сен-Жюст все еще могла ощутить тело дочери в своих маленьких руках, ее хватку на своем платье, слезы на своем плече.
Мадам де Сен-Жюст старалась не плакать. Ей это удалось, когда она напомнила себе, что должна быть сильной ради своей дочери. Однако, спокойствие покинуло ее, когда внезапно тревожная мысль охватила ее.
-Во сколько? -отчаянно, как помнила она, начала она спрашивать у дочери. -"Во сколько это произошло? " Мадам де Сен-Жюст повторяла свой вопрос несколько раз, она не помнила, сколько.
-Франсуа сказал... Поздно после полудня, - наконец ответила Луиза. - Около пяти или шести, но я не уверена, мама.
Антуан, возможно, рассмеялся бы, если б узнал, зачем его матери нужно было знать точное время.
Ей нужно было знать это, чтобы помолиться.
Помолиться.
За душу своего единственного сына.
Он презирал ее фанатизм
Хотя сейчас он не отнесется с презрением, не будет насмехаться, не засмеется над чем бы то ни было снова.
Мадам де Сен-Жюст вспомнила другой стук в дверь, когда Луиза все еще была с ней, ее слезы не успели высохнуть на ее плече. На этот раз это был не член семьи.
-Гражданка Сен-Жюст!
Так ее называли в мире ее сына.
-Открывай эту дверь!
Молча она подошла к двери и открыла ее кричавшим. Их было двое. Они вошли в дом.
-У нас есть мандат от Конвента на изъятие любых интересующихся нас бумаг, принадлежащих одному из тиранов.
Она почувствовала как сердце сжалось в груди. Моргнув, она подавила все видимые эмоции, как это делал ее сын - говорили, как она слышала, совершенно прекрасно. Она, возможно, была единственной, кто знал, что он выучился этому от нее.
-Что вы рассчитываете здесь найти, умоляю, скажите? - хладнокровно спросила она.
-Что-нибудь, что докажет его причастие к заговору.
Мадам де Сен-Жюст усмехнулась. - Он не входил в этот дом больше чем на час с тех пор, как был избран в Конвент в 92-м, вашем I году.
-Разве этого не вполне достаточно для заговорщика, чтобы оставить свидетельство? - прибавил один из агентов пренебрежительно.
-Где его комната? - спросил другой агент, разгневанно и нетерпеливо.
Мадам де Сен-Жюст, поняла, что не может сказать ничего такого, что остановит их в достижении их цели. Немного опустив взгляд - жест, который нельзя было расценить, как смирение, но предназначенный, чтобы спрятать от них хлынувшие из глаз слезы - она подчинилась. - Первая дверь налево вверх по лестнице, - пробормотала она.
Не поблагодарив ее за информацию, они начали шумно подыматься по лестнице. Она удержала их запоздалым призывом, показывающим и доказывающим ее душевную силу, которую она не осознавала, что имела в такой момент. - Я требую, чтобы вы ничего не ломали!
Они повернулись. Один из двоих отступил назад к ней, выглядя слегка пугающе. -Ты требуешь? Какой властью, гражданка?
Луиза попыталась остановить свою мать, но мадам де Сен-Жюст внезапно преисполнилась решимости.
- Моей собственной. Это мой дом.
-Согласно нашим законам, это должен был быть его дом. - Она была готова ответить, когда он продолжил:"Даже если он не был бы, мы все еще могли бы захватить дом и арестовать тебя".
Она повысила голос. - На каком основании?
-За то, что породила тирана! - огрызнулся он в ответ.
Она ничего больше не сказала, в то время как другой обернулся в последний раз, чтобы сделать ей заключительное предупреждение. - Будь осторожна, гражданка! - Она не могла не думать, что много человек, подобных этим двоим, говорили те же слова и использовали ту же разновидность устрашения много раз с начала Революции, которую ее сын ожидал с таким энтузиазмом и в которой играл такую важную роль. Несмотря на легчайшую, глубочайшую, постыдную и криминальную мысль, которую она скрывала в себе все эти годы -обвинить во всем этом ее сына - эта одна сцена, разыгравшаяся в ее доме, подтвердила для нее, что даже жертвы ее сына - так как она знала, что это была жертва - никогда не будет достаточно, чтобы изменить человеческую природу.

Она смотрела, как двое мужчин отправились в комнату ее сына, слышала шум передвигаемой мебели и яростно брошенных вниз предметов. Она медленно подошла к оставленной открытой двери. Захлопнув ее, она заметила старого нотариуса Желле - старого врага в политической ( и сердечной) жизни ее сына - на другой стороне улицы. Он улыбался, наблюдая, довольный своей победой: он будет жить.
Комната сверху была все в том же беспорядке, в каком ее оставили двое, покинув этот дом. Они взяли с собой несколько бумаг - различные заметки времен юности Антуана, ничего особо важного, но она знала, что больше их не увидит. Она не могла набраться смелости вычистить комнату с перевернутым матрасом и бумагами по всему полу. Отвергнутые заметки, черновики писем и в особенности отпечатаные копии старых речей, времен Учредительного и Законодательного Собрания.
Она вспоминала, как бережно хранил эти речи ее сын.
Она наклонился, чтобы просмотреть некоторые из них. Здесь было много речей Максимилиана де Робеспьера - как тогда писалось его имя. Знаменитого и знаменитого печально Робеспьера. Героя для ее сына. Тирана для его (их) врагов. Только однажды Антуан говорил о нем с ней. Он не говорил обычно о своих политических размышлениях и надеждах. Он больше говорил о своих разочарование, чем о радостях - кроме одного раза.
--Робеспьер прочел мое письмо, мама. Он поддержит мою жалобу в Собрании!
Слова приходили назад из прошлого.
Предложение Антуана не было одобрено, но мадам де Сен-Жюст помнила, как счастлив был ее сын. Очень странно, заметила она, ведь Антуан должен был считать это неудачей, как он отзывался о многих других случаях. Но он не сказал так в тот раз. Он только повторил, что Робеспьер прочел его письмо. Как если бы его прошение было менее важно, чем тот, внимания которого он искал.
Хотя в эту минуту мадам де Сен-Жюст думала, что наконец поняла. Одна из бумаг, которую она держала, датированные январем 1790 года. Она была озаглавлена "Касательно избирательного ценза
На полях были комментарии, сделанные почерком ее сына, также в тексте были подчеркнуты отдельные слова и предложения. Одна из заметок привлекла к себе ее внимание, так как это была скорее целая фраза, а не несколько обобщающих слов. Она была написана после предложения в котором слово Деспотизма было подчеркнуто. Она гласила:
"Депутат Человечества и Республики, ты поддерживаешь родину, защищая ее от потока деспотизма. Я хочу последовать за тобой...и я последую за тобой".
Мадам де Сен-Жюст не понимала полностью, что это значит, но знала к чему это привело.
Она узнала от Тюилье, что ее сын вернулся на Север в третью миссию. Узнав о победах Франции, она отправила ему сообщение, прося навестить ее по пути в Париж. Он мог вежливо отказаться, это был бы не в первый раз, под предлогом напряженности своего расписания и того, что судьба Родины важнее семьи. Однако в этот раз он согласился. Она предположила, что он был в хорошем настроении, радуясь счастливому исходу битвы при Флерюсе. Одним вечером очень поздно, Сен-Жюст приехал навестить свою мать. Она едва ли этого ожидала, и в доме никого не было помимо служанки, Маргариты, старинной компаньонки и помощницы этой стареющей женщины
-Я рада видеть тебя, мой сын, - сказала она приветствуя его. Она рассматривала черты его лица при свете свечи. Он казался старше, чем когда она в последний раз его видела. Он также казался очень усталым. Она не знала всего, что он делал в Париже и в других местах Франции. Она не знала, сколько он работает, но знала что весьма вероятно, слишком много.
-Добрый вечер, мама, - ответил он официально. Он стоял на пороге. -Я предупреждаю тебя, что не могу остаться очень надолго. Я только что получил письмо от Робеспьера этим утром, он просит меня вернуться в Париж как можно скорее.
-Сейчас уже поздно, - сказала она заботливо, ободряюще улыбаясь, стараясь задержать у себя сына так долго, как только возможно. - Конечно, ты можешь остаться здесь на ночь.
-Я не знаю, мама. Я не устал. Я стремлюсь уехать и обеспокоен своим возвращением в Париж.
-Не хочешь ли ты по крайней мере что-нибудь съесть? Ты должно быть голоден...
-Я не голоден, - огрызнулся он в ответ, перебив ее.
Она нахмурилась. - Антуан.
-Мама, - заявил он нетерпеливо - Есть ли какая-либо причина, по которой ты нуждаешься в моем присутствии? Тебе нужна помощь? У тебя проблемы?
-Нет, Антуан, нет... Я хотела тебя видеть.
Сен-Жюст казался шокированным на мгновение, недоверчивым и не понимающим, как это странное заявление вышло изо рта его собственной матери.
-И это все?
Он посмотрел на свою мать, и она медленно кивнула. Тогда он снова отправился к двери.
-Очень хорошо. Я могу сейчас сесть в карету.
-Луи-Антуан ! - Он всегда ненавидел то, как его мать проговаривала его два имени вместе. - Маргарита разогревает суп.
На это нельзя было пожаловаться, хотя Сен-Жюст мог просто выйти наружу, в муниципальный Совет, где его ждала карета. Он этого не сделал. Он вздохнул и последовал за матерью в столовую.
Его участие в разговоре сводилось в основном к молчанию. Мадам де Сен-Жюст рассказала ему новости о двух его сестрах, что порадовало его, так как он любил знать все об Луизе и Виктории, милы ли с ними их мужья, как ведут себя их дети, как они растут. Но его очень раздражало, что мать таким образом удерживает его при себе. Тем не менее он не хотел затевать спор и тихо ел свой суп.
Пока его мать не затронула очень неприятную тему.
-Я в последнее время слышала много всего, мой сын.
Она наблюдала, как меняется его настроение, что отразилось в его глазах, теперь устремленных на нее. Он понимал, что она имела ввиду, единственное, что она могла подразумевать. Он сомкнул руки и принял другую позу.
-Не прислушивайся к молве, мама, -равнодушно ответил он. Он говорил голосом оратора, революционера, а не ее сына. -Она возникает из Пропаганды как и из Клеветы. Она служит как нам, так и врагу.
Мы никогда не должны верить столь не точным инструментам.
-В отличие от гильотины?
Сен-Жюст отодвинулся на стуле, твердо и прямо держа спину. Он остро посмотрел на свою мать.
-Мама, никогда не говори так, - повысил он голос. - Никогда. Это язык Контрреволюции. - Он остановился и отодвинул свой суп, чувствуя себя еще менее голодным. Затем он добавил неожиданно более мягким голосом: "Кто говорит так с тобой в Блеранкуре? "
Она не казалось взволнованной его политическим выступлением.
- Я тебе не скажу.
Он усмехнулся. - Тебе и не нужно говорить. Клан Желле-Торенов. Как всегда.
- Мы принадлежим к их миру, Антуан.
- Я не принадлежу к нему! Никогда не принадлежал! Они живут в Прошлом, а мой мир - Революция.!
-Да, твоя Революция, - повторила она безучастно, думая о годах более ранней юности ее сына. Она не могла понять, что то, что он пытался построить ex nihilo (из ничего) может для него значить.
-Это не моя Революция, поправил он ее.
-Это то, что говорят люди здесь, - добавила она. Мадам де Сен-Жюст знала, что должна закончить разговор прямо сейчас. Однако, была причина по которой она хотела, чтобы он приехал этим вечером. Она хотела поговорить с ним. Она хотела его видеть. Она боялась за него, как никогда раньше не боялась. Хотя то, что она делала, было опасно: она знала, что то, что она собиралась сказать оттолкнет его от нее, убедит уехать и никогда не возвращаться. - Также говорят, что это твой Террор, - наконец сказала она. Сен-Жюст, который продолжал молчать, вдруг посмотрел на нее. Он знал, что она не закончила и поэтому выжидал, прежде чем ответить. - И что твой лучший друг - тиран.
Черты его лица не изменилось, пока он быстро столкнул локтем миску супа со стола на пол, где она разбилась, разлив бульон. Сен-Жюст продвинулся к своей матери, медленно, смотря на нее, положив руки дальше на стол. Он внешне выглядел совершенно спокойным.
-Прекращай слушать этих людей, иначе это я перестану слушать тебя.
Взяв свой сюртук со спинки стула и шляпу с подставки для шляп, он отправился к двери столовой. Тогда появилась Маргарита, встревоженная шумом. Сен-Жюст извинился перед ней, прежде чем уйти. Однако его мать тихо сказала ей оставить её наедине с сыном.
-Луи-Антуан де Сен-Жюст!
Сен-Жюст обернулся к ней. В этот раз он потерял свое выученное стоическое спокойствие, рассерженный тем, как она его назвала. - Без "де", мама !
-С ним или без него, что это меняет? Называй себя Брутом, если тебе это нравится, но ты остаешься моим сыном. Разве твоя Республика не превозносит сыновью любовь и уважение?
Сен-Жюст успокоился и тихо согласился: " Да".
-Тогда подойди и обними свою мать.
Это заняло у него несколько минут, чтобы подчиниться. Долгих минут, в течении которых они обменялись холодным взглядом, полным чувства предательства и страха.
Никто не мог знать, что это единственное объятие будет значить для них - особенно для нее - месяц спустя.
Мадам де Сен-Жюст была сильной женщиной. Свойство, которое она даровала своему сильному сыну. Но на её призычно бесстрастных и суровых чертах сияли слезы. Слезы по сыну, который всегда знал, что никогда не вернется домой.
Она посмотрела вниз на себя, на черное платье, которое она носила со дня смерти её мужа, его отца, Луи-Жана.
Теперь она будет носить черное по Луи-Антуану.
Солнце садилось над Францией.
Солнце уже закатилось несколько часов назад в жизни её сына. Антуан никогда не увидит конца этого дня, но, думала она, память о яркости этого чистого и прекрасного летнего дня останется с ним и в могиле.
Что они сделают с его телом? Она не знала. Она сознательно не хотела об этом думать.
Этой ночью мадам де Сен-Жюст увидит во сне, что она в Париже, этом городе, который, как она всегда знала, сожрет душу её сына, её первенца.
Этой ночью ей приснится, что она расскапывает дыру, в которую они положили её непослушного сына, единственного сына. Копает, несмотря на свои лета и хрупкое здоровье, даже ногтями. Она упадет в эту яму, наполненную телами на разной степени разложения. Телами без голов. Возможно, она найдет голову своего сына. Её прекрасного сына, который никогда её не слушал. Который всегда мечтал именно об этом. Это была жизнь, которую он избрал. Стать мучеником с людьми, которых она знала только по репутациям. Стать чудовищем, тираном и это она его породила.
Мадам де Сен-Жюст еще не знала, что увидит во сне. Она не знала, что проснется осознавая, что никогда больше не погладит его по волосам, сожалея, что не обнимала его чаще, но она будет благодарна, признательна Богу за последний раз, который они пережили вместе, когда она удерживала его близко к себе и попрощалась с ним так, как он всегда хотел.
В своем воображении она все еще могла услышать их последние слова друг к другу.
-Прощай, мама.
-Привет и братство, гражданин... Мой сын.
Когда мадам де Сен-Жюст закончила вытирать слезы, катящиеся по её щекам, она заметила, что солнце окончательно зашло над Францией.
Конец.

@темы: Сен-Жюст