A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Ещё 1 термидора(19 июля) армия питала надежды на возвращение Сен-Жюста. Ришар, написав Комитету из Брюсселя в этот день, объявляет об уходе Гуйтона. Его уход создаст огромную пустоту, которая должна быть немедленно заполнена. Мне кажется необходимым, чтобы вы снова направили Сен-Жюста сюда и чтобы вы поручили ему все, что касается общение о управления этой страной и все важные меры, которые диктуют интересы республики, принимаемые здесь. Эта миссия имеет первостепенное значение, и я думаю, что она может быть доверена только члену Комитета Общественного Спасения.
После падения робеспьеристов тон изменился. Добрый друг Жилле, находившийся сейчас в Вареме (?), (13 термидора. 31 июля) поделился своей реакцией на известие, которое он поспешил сообщить армии. Он разделяет негодование всех патриотов против монстров, которые стремились уничтожить свободу в тот самый момент, когда значимые победы устанавливали ее.
Я имел несчастье быть коллегой в течение нескольких дней негодяя Сен-Жюста. И в тот момент, когда он замышлял заговор, я просил вас послать его обратно. Мог ли я считать его преступником, того, кто пользовался величайшим доверием? Если бы только он приехал! Он бы не нашел ни одного муниципалитета, терпящего бедствие. В армии нет ни одного солдата, который не счел бы своим долгом застрелить его.
Вряд ли это можно назвать искренним негодованием. К тому времени было слишком много "заговоров", чтобы позволить втянуть в это дело любого разумного человека. Большинство из них были выдумками, даже искренним людям нравилось (?) предполагаемое восстание эбертистов, а заговор термиддорианцев не был направлен против республики как таковой. Первое было задумано как таковое, а второе на самом деле было просто очередным партийным переворотом, и добрый Жилле, как и многие другие, хотел как можно быстрее подняться на театральный фургон (?). Конечно, вполне вероятно, что за его щедрыми заверениями в дружбе в более ранний период скрывался аналогичный мотив.
После падения робеспьеристов тон изменился. Добрый друг Жилле, находившийся сейчас в Вареме (?), (13 термидора. 31 июля) поделился своей реакцией на известие, которое он поспешил сообщить армии. Он разделяет негодование всех патриотов против монстров, которые стремились уничтожить свободу в тот самый момент, когда значимые победы устанавливали ее.
Я имел несчастье быть коллегой в течение нескольких дней негодяя Сен-Жюста. И в тот момент, когда он замышлял заговор, я просил вас послать его обратно. Мог ли я считать его преступником, того, кто пользовался величайшим доверием? Если бы только он приехал! Он бы не нашел ни одного муниципалитета, терпящего бедствие. В армии нет ни одного солдата, который не счел бы своим долгом застрелить его.
Вряд ли это можно назвать искренним негодованием. К тому времени было слишком много "заговоров", чтобы позволить втянуть в это дело любого разумного человека. Большинство из них были выдумками, даже искренним людям нравилось (?) предполагаемое восстание эбертистов, а заговор термиддорианцев не был направлен против республики как таковой. Первое было задумано как таковое, а второе на самом деле было просто очередным партийным переворотом, и добрый Жилле, как и многие другие, хотел как можно быстрее подняться на театральный фургон (?). Конечно, вполне вероятно, что за его щедрыми заверениями в дружбе в более ранний период скрывался аналогичный мотив.