A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Кертис.
Назначения четырех народных комиссий было достаточно, чтобы завершить отчуждение буржуазии от робеспьеристов. По несчастливому стечению обстоятельств их самые верные сторонники, пролетариат, были возмущены тем, что в этот самый день Коммуна установила максимальную дневную заработную плату. Поскольку Коммуна была робеспьеристской, эта акция в значительной степени объясняет вялость рабочих в их поддержке, когда настал час нужды.
Перемирие в том виде, в каком оно было, внезапно закончилось три дня спустя. Действительно, перешёптывания и заговоры почти не прекращались в течении этого промежутка времени. Но с обличительной речью Робеспьера от восьмого термидора притворному дружелюбию пришел конец. Это несвоевременное высказывание, объявление войны его врагам, было сделано без предварительной консультации с Сен-Жюстом и Кутоном, которые, вероятно, предотвратили бы его. Перчатка была брошена, и они были вынуждены вступить в бой, хотели они того или нет. Это стало ясно в ту ночь, на последнем заседании, которое суждено было провести великому Комитету. Существует несколько рассказов об этой памятной сессии, которая , должно быть, произвела глубокое впечатление на умы всех, кто был с ней связан. Самая ранняя версия была изложена на следующий день одним из главных действующих лиц, хотя и предвзятым свидетелем, Колло д' Эрбуа. Выступая в яКонвенте в тот бурный день девятого термидора, когда нервы у всех были натянуты до предела, он рассказал, как добрался до Комитета накануне вечером, сбежав от толпы сателлитов Робеспьера, которые угрожали ему на каждом шагу. (Ранее вечером его и Бийо на самом деле вышвырнули из Якобинского клуба, где Робеспьер читал речь, произнесенную им в тот день в Конвенте). Сен-Жюст прибыл в Комитет раньше него и был в центре внимания, когда Колло с негодованием рассказал о своем опыте у якобинцев. Что касается Сен-Жюста, то он казался высеченным из мрамора: он холодно объявил Комитету о своём отчете ( который ему поручено было составить по соглашению пятого числа), в котором, он не скрывал, несколько членов Комитета были обвинены, не осмеливаясь, однако, вынести обвинительный приговор против них, поскольку он был очень скрытен.
Назначения четырех народных комиссий было достаточно, чтобы завершить отчуждение буржуазии от робеспьеристов. По несчастливому стечению обстоятельств их самые верные сторонники, пролетариат, были возмущены тем, что в этот самый день Коммуна установила максимальную дневную заработную плату. Поскольку Коммуна была робеспьеристской, эта акция в значительной степени объясняет вялость рабочих в их поддержке, когда настал час нужды.
Перемирие в том виде, в каком оно было, внезапно закончилось три дня спустя. Действительно, перешёптывания и заговоры почти не прекращались в течении этого промежутка времени. Но с обличительной речью Робеспьера от восьмого термидора притворному дружелюбию пришел конец. Это несвоевременное высказывание, объявление войны его врагам, было сделано без предварительной консультации с Сен-Жюстом и Кутоном, которые, вероятно, предотвратили бы его. Перчатка была брошена, и они были вынуждены вступить в бой, хотели они того или нет. Это стало ясно в ту ночь, на последнем заседании, которое суждено было провести великому Комитету. Существует несколько рассказов об этой памятной сессии, которая , должно быть, произвела глубокое впечатление на умы всех, кто был с ней связан. Самая ранняя версия была изложена на следующий день одним из главных действующих лиц, хотя и предвзятым свидетелем, Колло д' Эрбуа. Выступая в яКонвенте в тот бурный день девятого термидора, когда нервы у всех были натянуты до предела, он рассказал, как добрался до Комитета накануне вечером, сбежав от толпы сателлитов Робеспьера, которые угрожали ему на каждом шагу. (Ранее вечером его и Бийо на самом деле вышвырнули из Якобинского клуба, где Робеспьер читал речь, произнесенную им в тот день в Конвенте). Сен-Жюст прибыл в Комитет раньше него и был в центре внимания, когда Колло с негодованием рассказал о своем опыте у якобинцев. Что касается Сен-Жюста, то он казался высеченным из мрамора: он холодно объявил Комитету о своём отчете ( который ему поручено было составить по соглашению пятого числа), в котором, он не скрывал, несколько членов Комитета были обвинены, не осмеливаясь, однако, вынести обвинительный приговор против них, поскольку он был очень скрытен.