A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Нелестного мнения Пушкин был о Гельвеции.из книги фРадлова. "К. Гельвеций и его влияние в России.
В статье о Радищеве 1836 года он пишет, что русским молодым людям в Лейпциге " попался в руки Гельвеций. Они жадно изучали начала его пошлой и бесплодной литературы. Теперь было бы для нас непонятно, каким образом холодный и сухой Гельвеций мог сделаться любимцем молодых людей пылких и чувствительных, если бы мы , по несчастью, не знали , как соблазнительны для развивающихся умов мысли и правила новые, отвергаемые законом и преданиями. Нам уже слишком известна французская философия XVIII столетия, она рассмотрено всех сторон и оценена. То, что некогда слыло скрытым учением гиерофантов, было потом обнародовано, проповедано на площадях и навек утратило прелесть таинственности и новизны. Другие мысли, столь же несбыточные, заменили мечты учеников Лидерота и Руссо и легкомысленный поклонник молвы видит в них опять и цель человечества и разрешение вечной загадки, не воображая, что, в свою очередь, они заменятся другими".
Но влияние Гельвеция отразилось не только на Ушакова, но и на самом Радищеве. Пушкин очень правильно говорит, что в Радищева философском рассуждении "О человеке и его смертности и бессмертии " виден ученик яГельвеция. Радищев, " хотя и вооружается против материализма, но охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма". "В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидерота и Рейналя, но все в нескладном и искаженном виде.
В статье о Радищеве 1836 года он пишет, что русским молодым людям в Лейпциге " попался в руки Гельвеций. Они жадно изучали начала его пошлой и бесплодной литературы. Теперь было бы для нас непонятно, каким образом холодный и сухой Гельвеций мог сделаться любимцем молодых людей пылких и чувствительных, если бы мы , по несчастью, не знали , как соблазнительны для развивающихся умов мысли и правила новые, отвергаемые законом и преданиями. Нам уже слишком известна французская философия XVIII столетия, она рассмотрено всех сторон и оценена. То, что некогда слыло скрытым учением гиерофантов, было потом обнародовано, проповедано на площадях и навек утратило прелесть таинственности и новизны. Другие мысли, столь же несбыточные, заменили мечты учеников Лидерота и Руссо и легкомысленный поклонник молвы видит в них опять и цель человечества и разрешение вечной загадки, не воображая, что, в свою очередь, они заменятся другими".
Но влияние Гельвеция отразилось не только на Ушакова, но и на самом Радищеве. Пушкин очень правильно говорит, что в Радищева философском рассуждении "О человеке и его смертности и бессмертии " виден ученик яГельвеция. Радищев, " хотя и вооружается против материализма, но охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма". "В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидерота и Рейналя, но все в нескладном и искаженном виде.