A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Перевод будет завтра. А пока гражданин Барер.
Как! - красноречиво восклицал Верньо, - вы угрожаете нам гражданской войной, если приговор будет подвергнут ратификации народа! Неужели национальный суверенитет стал общественным бедствием? Подобные же речи мы слышали из уст католических священников, когда вводилась свобода культа. Вы организуете гражданскую войну, - кричали они, - неужели религия сделалась общественным бедствием? Но гражданская война все-. таки началась и Ним и Монтобан неоднократно были опустошены.
Неужели вас не страшит перспектива тех междоусобиц, которые вызовет обсуждение участи короля в семьях, в кантонах, от округа к округу, от департамента к департаменту? Разве вам приятно было, когда население департаментов, городов, деревень, домов раскололось на партии, за или против монархической конституции? Разве мало огорчений причинили вам раздоры, посеянные присягнувшими или неприсягнувшими священниками? Порою целые города охватывались пламенем из-за какого- нибудь мятежного священника; ибо люди враждуют и борются гораздо больше из-за личностей, чем из-за вещей. Какой же пожар загорится из-за человека, к которому суеверие и привычка, а главное его участь, внушают особенный интерес! Мы сами - наглядный тому пример. Разве наши дебаты по делу короля не были более жаркими и продолжительными, чем будут наши прения по поводу конституции? Кто поручится нам за то, что обсуждение дела на первичных собраниях не будет доминировать и тормозиться упорной борьбой между двумя политическими или религиозными партиями, которые могут там возникнуть? Как только вы декретируете апелляцию к народу, из всех подвалов и притонов Парижа выползут на свет наемные агитаторы, разжигающие презрение к законам и ненависть к свободе; повсюду появятся эти предатели, поставившие себе целью придать республиканскому государству такие отвратительные формы, которые способны вызвать стремление к рабству и сожаление о королевской власти.
День в который вы декретируете апелляцию к народу, для определения ли меры наказания или для ратификации приговора, будет днем разгула монархического суеверия, сострадания, боязни, ненависти, энтузиазма, невежества и интриги; в этот день вы расширите область анархии.
Какого большинства потребуете вы для установления господствующего среди нации мнения, если все первичные собрания не выскажутся по одному и тому же поводу, если все они не вынесут положительного и одинакового решения по определенному вопросу? Петион сказал, что наше будущее постановление может быть или приговором или законом. А если, действительно, некоторые первичные собрания будут рассматривать его как приговор и выскажутся по существу вопроса, на основании права апелляции, другие же, наоборот, увидят в нем закон и ограничатся его утверждением? Что тогда получится у нас в результате?
Как! - красноречиво восклицал Верньо, - вы угрожаете нам гражданской войной, если приговор будет подвергнут ратификации народа! Неужели национальный суверенитет стал общественным бедствием? Подобные же речи мы слышали из уст католических священников, когда вводилась свобода культа. Вы организуете гражданскую войну, - кричали они, - неужели религия сделалась общественным бедствием? Но гражданская война все-. таки началась и Ним и Монтобан неоднократно были опустошены.
Неужели вас не страшит перспектива тех междоусобиц, которые вызовет обсуждение участи короля в семьях, в кантонах, от округа к округу, от департамента к департаменту? Разве вам приятно было, когда население департаментов, городов, деревень, домов раскололось на партии, за или против монархической конституции? Разве мало огорчений причинили вам раздоры, посеянные присягнувшими или неприсягнувшими священниками? Порою целые города охватывались пламенем из-за какого- нибудь мятежного священника; ибо люди враждуют и борются гораздо больше из-за личностей, чем из-за вещей. Какой же пожар загорится из-за человека, к которому суеверие и привычка, а главное его участь, внушают особенный интерес! Мы сами - наглядный тому пример. Разве наши дебаты по делу короля не были более жаркими и продолжительными, чем будут наши прения по поводу конституции? Кто поручится нам за то, что обсуждение дела на первичных собраниях не будет доминировать и тормозиться упорной борьбой между двумя политическими или религиозными партиями, которые могут там возникнуть? Как только вы декретируете апелляцию к народу, из всех подвалов и притонов Парижа выползут на свет наемные агитаторы, разжигающие презрение к законам и ненависть к свободе; повсюду появятся эти предатели, поставившие себе целью придать республиканскому государству такие отвратительные формы, которые способны вызвать стремление к рабству и сожаление о королевской власти.
День в который вы декретируете апелляцию к народу, для определения ли меры наказания или для ратификации приговора, будет днем разгула монархического суеверия, сострадания, боязни, ненависти, энтузиазма, невежества и интриги; в этот день вы расширите область анархии.
Какого большинства потребуете вы для установления господствующего среди нации мнения, если все первичные собрания не выскажутся по одному и тому же поводу, если все они не вынесут положительного и одинакового решения по определенному вопросу? Петион сказал, что наше будущее постановление может быть или приговором или законом. А если, действительно, некоторые первичные собрания будут рассматривать его как приговор и выскажутся по существу вопроса, на основании права апелляции, другие же, наоборот, увидят в нем закон и ограничатся его утверждением? Что тогда получится у нас в результате?