A small part of mankind had the courage to try to make man into. . . man. Well, the experiment was not successful.
Сто лет назад обещала вывесить пост про обожание. Получилось очень длинно. 
Обожание заключалось в восхвалении своего " предмета" и оказании обожаемой определенных услуг (чинить перья, шить тетрадки). Исполнялась любая просьба "предмета". " Адоратрисы ( обожательницы) любили страдать во имя своего предмета, например, выкалывая булавой или даже вырезая ножиком на руке инициалы "божества". (Надеюсь, что ножиком орудовали считанные единицы). Совершались различные подвиги. Сьедался кусок мыла или выпивалась бутылка уксуса. (Не спрашивайте меня, какой от этого была польза для " божества"). Некоторые ночью пробирались в церковь и там молились за свой "предмет".
В ответ обожаемая "счастливила" обожательницу, позволяя целовать себя в плечико и давая переписывать набело свои тетрадки.
Обожали старших чаще всего воспитанниц в чем-нибудь выдающихся, "например лучших певиц и пианисткок.
Обожание могло существовать только в отношениях между лицами, занимающимися разное положение в институтской жизни. Воспитанницы младшего класса обожали воспитанниц старшего, институтского священника, пепиньерок, изредка классных дам и даже служителей. Предметами старших становились тоже учителя или классные дамы, но также и родственники или появлявшиеся на балах молодые люди. Классных дам обожали редко, потому что "уважающая себя институткам не шла на это из боязни, что ее заподозрить... в желании подлизаться.
Учителей, конечно, в плечо не целовали, но зато наливали духи в перо или бы знали духами в спину из-за угла.
Общим и главным предметом обожания являлись члены царской семьи, прежде всего государь. Когда Александр II приезжал в Московский Николаевский институт его "обступят, целуют руки, в спину, во все места! А он доволен". Институтки собирали и тщательно хранили " кусочки жаркого, огурца, хлеба со стола, за которым обедал государь. Выкрадывали его платок, который разрезался на маленькие кусочки и разделялся между воспитанницами, носившими их у себя на груди. Зная об этом, царь сам отдавал свой платок. "Со мной делайте что хотите, - говорил Александр II воспитанницам московского Александровского института, - но Милорда моего не трогайте, не вздумайте стричь у него шерсть на память, как это было, говорят, в некоторых заведениях". Однако институтки не только совсем отрезали шерсть у несчастной собаки, но и вырезали в нескольких местах дорогой мех от шубы государя. В меньшей степени такой фетишизм про являлся в отношении институток к учителям и особенно к священнику. Он был совсем не свойственен "обожанию" старших воспитанниц младшими. Его "правильнее было бы назвать почитанием, уважением, но институтки не знают для определения своих чувств другого слова, как " обожание". С институтками своего "возраста" дружили, старших обожали. Как говорила одна института подруге:"Разве ты не понимаешь, что я люблю тебя так, а Машеньку иначе - и тебя крепко и ее крепко. Только мы с тобой дружим, а ее будем обожать".
Если кому-нибудь надоедать долго обожать одно и то же лицо, то она "выходила на середину и просила девиц позволить ей разобожать". Иногда изменяли " божеству" "за его чопорность, важность, неприступность.
-Она меня совсем "не счастливит" жалуется.... обожательница, - отворачивается, когда я целую ее в плечо и не хочет никогда разговаривать.
И изменяет.
Обожали иногда даже заочно. " Бывало скажет кто-нибудь из любимых учителей:
-Поздравьте меня, госпожи, я женился.
-Поздравляем, поздравляем! Мы будем обожать вашу жену. И обожают заочно.
Это ли не Аркадия? - комментирует мемуарист как Энгельгарт.
Вся эта обрядность казалась нелепой даже самим институткам. И на непривычного человека ее проявления казались нелепыми и оскорбительными. Вот как состоялась встреча Ушинского, только что назначенного инспектором в Смольный с институтами. "В дверь вбежал, буквально вбежал среднего роста худощавый брюнет, который... вдруг начал выкрикивать: " Ведь вы же здесь специально изучаете нравственность, а не знаете того, что портить чужую вещь духами неделикатно! Не каждый выносит эти пошлости; Наконец, почем вы знаете, может быть я настолько беден, что не имею возможности купить другую шляпу! "
Институтки не поняли его возмущения. Они ведь поступали так и с учителями. И им это очень нравилось, "при встрече после этого они улыбались нам лишний раз"
Обожания существовало и в епархиальных училищах и в менее наивной форме. Не только младшие обожали старших, но и наоборот, что в институтах было немыслимо. Старшие приходили ночью к кроватям младших, крестили их, раздевали, укладывали спать и, стоя на коленях перед кроваткой прощались, целуя много раз маленьких... В Архангельском училище процветала игра в любимки, состоявшая в том, что девочки младшего класса " влюблялись" в старшую воспитанницу и начинали писать ей письма с объяснениями в любви и дарили ей подарки. Влюблялись и в учителей. Поклонницы старались порадовать обожаемого учителя отличным знанием его предмета ( и от обожания может быть польза!). Как пишет одна епархиалка:"Со среднего класса у воспитанниц появлялись любимые учителя и девочки разделились на маленькие общины. Каждая община любит только одного учителя о прочих отзывается холодно. -Да и как можно любить учителя грамматики? Он такой смешной!
Учителей как в институтах, обливали духами.
Обожание заключалось в восхвалении своего " предмета" и оказании обожаемой определенных услуг (чинить перья, шить тетрадки). Исполнялась любая просьба "предмета". " Адоратрисы ( обожательницы) любили страдать во имя своего предмета, например, выкалывая булавой или даже вырезая ножиком на руке инициалы "божества". (Надеюсь, что ножиком орудовали считанные единицы). Совершались различные подвиги. Сьедался кусок мыла или выпивалась бутылка уксуса. (Не спрашивайте меня, какой от этого была польза для " божества"). Некоторые ночью пробирались в церковь и там молились за свой "предмет".
В ответ обожаемая "счастливила" обожательницу, позволяя целовать себя в плечико и давая переписывать набело свои тетрадки.
Обожали старших чаще всего воспитанниц в чем-нибудь выдающихся, "например лучших певиц и пианисткок.
Обожание могло существовать только в отношениях между лицами, занимающимися разное положение в институтской жизни. Воспитанницы младшего класса обожали воспитанниц старшего, институтского священника, пепиньерок, изредка классных дам и даже служителей. Предметами старших становились тоже учителя или классные дамы, но также и родственники или появлявшиеся на балах молодые люди. Классных дам обожали редко, потому что "уважающая себя институткам не шла на это из боязни, что ее заподозрить... в желании подлизаться.
Учителей, конечно, в плечо не целовали, но зато наливали духи в перо или бы знали духами в спину из-за угла.
Общим и главным предметом обожания являлись члены царской семьи, прежде всего государь. Когда Александр II приезжал в Московский Николаевский институт его "обступят, целуют руки, в спину, во все места! А он доволен". Институтки собирали и тщательно хранили " кусочки жаркого, огурца, хлеба со стола, за которым обедал государь. Выкрадывали его платок, который разрезался на маленькие кусочки и разделялся между воспитанницами, носившими их у себя на груди. Зная об этом, царь сам отдавал свой платок. "Со мной делайте что хотите, - говорил Александр II воспитанницам московского Александровского института, - но Милорда моего не трогайте, не вздумайте стричь у него шерсть на память, как это было, говорят, в некоторых заведениях". Однако институтки не только совсем отрезали шерсть у несчастной собаки, но и вырезали в нескольких местах дорогой мех от шубы государя. В меньшей степени такой фетишизм про являлся в отношении институток к учителям и особенно к священнику. Он был совсем не свойственен "обожанию" старших воспитанниц младшими. Его "правильнее было бы назвать почитанием, уважением, но институтки не знают для определения своих чувств другого слова, как " обожание". С институтками своего "возраста" дружили, старших обожали. Как говорила одна института подруге:"Разве ты не понимаешь, что я люблю тебя так, а Машеньку иначе - и тебя крепко и ее крепко. Только мы с тобой дружим, а ее будем обожать".
Если кому-нибудь надоедать долго обожать одно и то же лицо, то она "выходила на середину и просила девиц позволить ей разобожать". Иногда изменяли " божеству" "за его чопорность, важность, неприступность.
-Она меня совсем "не счастливит" жалуется.... обожательница, - отворачивается, когда я целую ее в плечо и не хочет никогда разговаривать.
И изменяет.
Обожали иногда даже заочно. " Бывало скажет кто-нибудь из любимых учителей:
-Поздравьте меня, госпожи, я женился.
-Поздравляем, поздравляем! Мы будем обожать вашу жену. И обожают заочно.
Это ли не Аркадия? - комментирует мемуарист как Энгельгарт.
Вся эта обрядность казалась нелепой даже самим институткам. И на непривычного человека ее проявления казались нелепыми и оскорбительными. Вот как состоялась встреча Ушинского, только что назначенного инспектором в Смольный с институтами. "В дверь вбежал, буквально вбежал среднего роста худощавый брюнет, который... вдруг начал выкрикивать: " Ведь вы же здесь специально изучаете нравственность, а не знаете того, что портить чужую вещь духами неделикатно! Не каждый выносит эти пошлости; Наконец, почем вы знаете, может быть я настолько беден, что не имею возможности купить другую шляпу! "
Институтки не поняли его возмущения. Они ведь поступали так и с учителями. И им это очень нравилось, "при встрече после этого они улыбались нам лишний раз"
Обожания существовало и в епархиальных училищах и в менее наивной форме. Не только младшие обожали старших, но и наоборот, что в институтах было немыслимо. Старшие приходили ночью к кроватям младших, крестили их, раздевали, укладывали спать и, стоя на коленях перед кроваткой прощались, целуя много раз маленьких... В Архангельском училище процветала игра в любимки, состоявшая в том, что девочки младшего класса " влюблялись" в старшую воспитанницу и начинали писать ей письма с объяснениями в любви и дарили ей подарки. Влюблялись и в учителей. Поклонницы старались порадовать обожаемого учителя отличным знанием его предмета ( и от обожания может быть польза!). Как пишет одна епархиалка:"Со среднего класса у воспитанниц появлялись любимые учителя и девочки разделились на маленькие общины. Каждая община любит только одного учителя о прочих отзывается холодно. -Да и как можно любить учителя грамматики? Он такой смешной!
Учителей как в институтах, обливали духами.
) Он подозревается в иронии, но квартал - не единственное, в чем он ошибся(???). Что он пишет? "В устройстве его домашнего хозяйства в порядке дня была чистота, около него жило только семейство столица в котором он жил с тех пор, как приехал в Париж. На том же этаже и прямо напротив его двери, жила молодая девушка. Говорят, что она была в интимных отношениях с Неподкупным. И это может казаться очень возможным в глазах людей, легко начинающих строить предположения. Робеспьера никогда не говорил о ней, но, в самом деле нельзя вывести что-нибудь важное из его молчания. 